А я люблю военных... - Людмила Милевская

Боже! Сколько трагизма!

Внезапно я всплакнула, хотя и не держала в планах глупости такой,но как тут не всплакнешь, когда родной муж ведет себя неблагородно.

— Как это по-мужски, — всхлипывая, посетовала я, — прибегатьк подлым аргументам, когда больше нечего сказать. Покинутую женщину легкоунизить…

— Да чем же я сейчас унизил тебя?! — вскипел и опешилЕвгений.

— Ты напомнил про мой возраст, про нашу разницу. Да, ястарше тебя на три года…

— Не на три, а на десять! — взвизгнула над самым моим ухомЮля.

Как только ей, мерзавке, удалось незаметно подкрасться? Икак это невовремя!

Я отпрянула и пуще прежнего залилась слезами, приговаривая:

— Вот, вот, теперь каждый может обидеть меня. Благодарятебе, Женечка, теперь плюнет в меня любой. Давайте, давайте, все плюйте в…

Продолжать я не смогла: горькие рыдания задушили!

Ну, не до смерти, конечно, жива я осталась, но разговариватьи стоять утратила всякую способность: ноги подкосились, Евгений подхватил меняна руки и отнес на диван. Юля бежала рядом и злобно кричала:

— Притворяется, аферистка! Притворяется! Уж я-то знаю! Самаменя притворяться учила! Женя, сейчас же ее бросай! Ты же муй муж! Она того идобивается, чтобы ты по-прежнему, как дурак, носил ее на руках!

“А ты добиваешься, чтобы он тебя, как дурак, носил наруках,” — подумала я, но слова молвить уже не могла, уже сильно умирала.

Как много в людях жестокости, должна я сказать.

Однако, служащие ресторана заволновались — назревалграндиозный скандал. Вышел метрдотель и озабоченно поинтересовался не нужно личем-нибудь помочь.

— Она сейчас уйдет! — психуя, успокоила его Юля, хотя я ужеумирала, лежа на диване, и уходить не имела возможности.

Вместо меня, смущенный, ушел метрдотель. Будь на моем местекто другой, он быстро навел бы порядок, но со мной его связывали годы, можносказать, дружбы, еще той, некапиталистической дружбы. Он еще помнил мою бабулю— несравненную изысканную Анну Адамовну, частенько обедавшую здесь. В общем,бедный старик растерялся окончательно и ретировался, Юля же не унималась.

— Ты всю жизнь его обманывала, ты старше Женьки на десятьлет, — визжала она.

Ответить я не могла и, заливаясь слезами, лишь беспомощноглядела на мужа.

— Не на десять, а на пять, — восстановил справедливостьЕвгений и (вот она настоящая храбрость!) напомнил: — Вы же ровесницы, в одномклассе учились.

Невозможно передать, что случилось с Юлей: она побледнела,покраснела и позеленела одновременно, остолбенела и от злости затряслась.

— Ага! — закричала она. — Так ты уже ее защищаешь?!

Я мгновенно бросила умирать (до того ли?), осушила глаза и,торжествуя, спросила:

— А тебе хотелось бы, чтобы он меня побил? Прямо на твоихглазах?

Я строго глянула на мужа и спросила:

— Женя, ты меня побьешь?

Бедный Евгений, страшно пасуя, тревожно залепетал:

— Я что, я что, с ума сошел, бить тебя? Когда я тебя бил? Небуду я бить тебя…

— Ага! Так это сделаю я! — завопила Юля и с непередаваемымэнтузиазмом набросилась на меня.

Поскольку я настроилась на совсем другие отношения, вошласовсем в другую роль и к отпору абсолютно не была готова, то произошло самоестрашное: Юлька вцепилась в мою дорогую прическу.

С одной стороны я даже была польщена: значит она подостоинству оценила мастерство Кольки Косого, и салон я посещала не зря, но сдругой стороны — драка в таком месте, где меня знают как писательницу, какинтеллигентку, как воспитанного человека, общественного деятеля широкогопрофиля…

Все это сильно сковывало.

Однако позволить Юльке мять мой новый костюм я тоже немогла…

В общем, не знаю что осталось бы от Юльки, если бы на моюбеду не появилась Тамарка. Как всегда, она появилась очень не вовремя и попривычке сразу же бросилась делать глупости.

— Мама, ты невозможная! — закричала она, оттаскивая меня отЮльки, потому что Евгений в этом смысле был совершенно беспомощен: стоял какпарализованный.

— Она невозможная! — тяжело дыша и усердно восстанавливаясилы, подтвердила Юлька.

— Я невозможная? — тоже тяжело дыша и тоже усердновосстанавливая силы, спросила я.

— Конечно! — возмутилась Тамарка. — Ты невозможная! Зачем тыХаракири натравила на меня? Только представь: буквально сразу же после нашегоразговора он явился в мой офис и потребовал тысячу долларов, упрямо ссылаясь натебя. Это что, его новый прикол? Он может плохо кончится. Мне стало дурно,Мама, чуть разрыв сердца не получила.

Я была так потрясена, что даже на секунду забыла про Юльку.

— Артем-Харакири явился к тебе? — закричала я. — Значит егоуже выпустили? Так быстро?

Тамарка удивилась:

— Выпустили? Откуда?

— Ну уж не знаю куда эфэсбэшники потащили его, — пожимаяплечами, ответила я. — С Лубянки, думаю, выпустили, откуда ж еще?

Тамарка смотрела на меня с обидным скептицизмом инедоверием:

— В своем ты, Мама, уме? Харакири? С Лубянки? Что он,ничтожество, там делал?

Мне сразу расхотелось рассказывать Тамарке, что и я тамбыла.

— Ах, Тома, не время об этом, — отмахнулась я, — лучшескажи, ты денег ему дала?

— Нет, конечно, не дура же я. Сказала, чтобы подождал меня вкабинете, а сама тихонечко сбежала сюда. Ха! Штуку баксов! Какому-то Харакири!За кого ты меня держишь?

Пока мы обсуждали проблему моего долга Харакири, Юлька,пользуясь моей занятостью, попыталась тихонечко, по-подлому, ускользнуть. То,что она собиралась прихватить с собой и моего мужа, думаю, не стоит уточнять.

Но есть Бог на свете! Беглецы уже собирались войти в зал,доступа в который меня надежно лишили, когда в холле появилась Люба со всемсвоим выводком, разодетым с той яркостью и колоритом, которые присущицыганскому табору. Нарядный Валерий выступал впереди всех и нес громадныйсверток, думаю — подарок.

Этот сверток с панталыку Юльку и сбил, она замешкалась,оглядываясь, тут-то я ее и настигла…

Ужас, что там началось! Пух и перья полетели от этой Юльки,но никто ничем не мог ей помочь. Все растерялись.

— Мама, ты невозможная! — вопила Тамарка.