Александровскiе кадеты. Том 1 - Ник Перумов

На последних строчках второгодник Всеволод, забывшись, аж потряс сжатым кулаком.

– Видите, господа кадеты, как могущественно русское слово? Как виртуозно владел им, словно фехтовальщик шпагой, Александр Сергеевич Пушкин?..

Кадеты загудели, закивали, соглашаясь.

– Но русский язык – не только ваше оружие. Это ваше знамя. Ваша принадлежность к России, к народу. Начнёте пренебрегать языком, забудете его строй и правила, растеряете драгоценность мыслей, высказанных по-русски, – и перестанете быть русскими людьми!.. Но об этом мы ещё поговорим после и в подробностях; а пока что вам первое домашнее задание – своими словами, коих должно быть не менее трехсот пятидесяти, не считая союзов и предлогов, обосновать, почему русскому офицеру так важно владеть нашим языком. Припомните то, о чём мы говорили сегодня, или изложите свои собственные аргументы. Ну, скажем, о том, кем должен быть солдату хороший командир. Знаете? Нет? Ай-ай. Конечно, сегодня мы говорили о Пушкине, но его современник и тоже великий поэт Михаил Юрьевич Лермонтов в поэме «Бородино» писал… Кто помнит? Вы, кадет, э-э-э?..

– Ниткин! Петя Ниткин! – вскочил Федин приятель, и Фёдор мысленно застонал. Ох, сейчас как сказанёт!..

– Полковник наш… как там дальше, господин кадет?

– Полковник наш рождён был хватом! – с жаром продекламировал Петя. – Слуга царю, отец солдатам! Да жаль его – сражён булатом…

– Отлично, кадет Ниткин, но этого нам уже хватит! – остановила его Ирина Ивановна. Судя по Петиному виду, он готов был декламировать до самого конца. – Поэму знаете, хвалю. И вы уже сказали самое главное. «Слуга царю, отец солдатам». Вы должны уметь правильно говорить и с государем, и будучи среди нижних чинов. А как это сделать, не владея языком в совершенстве? Не зная народных песен и сказок, не зная лучших наших стихов и романов?.. Ну, довольно на сегодня. Звонок вот-вот прозвенит. Триста пятьдесят слов, напоминаю.

* * *

Переменка после первого урока была короткой, всего десять минут, но господа кадеты седьмой роты первого отделения использовали её на все сто: кто устроил «конские скачки», кто сражался у стены в пуговки, кто стоял в короткой очереди к самовару, откуда всё тот же дядька Серапион разливал ещё не остывший чай.

Петя заметно приободрился, похвала госпожи Шульц явно пришлась ко двору. Они с Фёдором пристроились за чаем – Ниткина мучила жажда, ну а Солонов пошёл за компанию.

– Эй, – вдруг раздалось за спиной, и Федя сжал кулаки.

Ну конечно. Успевшая спеться троица. Воротников, Нифонтов и Бобровский. «Ле-эв» по-прежнему красен и зол, словно разом лишился сладкого на неделю.

– Это ты, что ли, мелюзга, со мной драться хотел? – выпятил челюсть второгодник Севка Воротников. – Ты, как тебя там? Дядя Федя съел медведя?

Их услышали. Справа и слева как-то словно сами собой оказались те же трое, что были за завтраком; теперь Федя знал их имена. Веснушчатый Гришка Пащенко, вихрастый Борька Шпора и рыжий Пашка Бушен.

Петя Ниткин побледнел и задрожал. Эх ты, тютя!..

– Я хотел, – вполголоса ответил Фёдор. – Потому что ты колбасу у моего друга стянул, а настоящие кадеты так не делают. Не по-товарищески это.

– А нечего рот разевать! – глумливо начал было Нифонтов, но Воротников только махнул на него:

– Не твоё дело, Костян. Тебе, Нитка, – и Севка ткнул пальцем Петю Ниткина в грудь, – колбаса неполезна. Эвон какой пухляк! Так что я тебе, можно сказать, доброе дело делаю.

– Не трогай его, – по-прежнему негромко сказал Федя. – Драться хотел, Воротников? Ну так пошли. Если не струсил.

– Кто струсил? Я струсил? – возмутился второгодник. – Пошли, а то переменка кончится!

– А ты успеешь? – забеспокоился Костя Нифонтов.

– Успею! – хвастливо бросил Воротников. – Махну разок, он и улетит!

Фёдор ничего не сказал, а просто ноги сами понесли его к коридорному ватерклозету – обычному месту мальчишеских поединков в 3-й Елисаветинской. Петя Ниткин семенил следом, хватая друга за рукав и бормоча что-то вроде: «Федь, может, не надо, а, Федь?»

За ними целой когортой шагали Воротников, Нифонтов, молчавший всё это время Бобровский и троица с их стола – Пащенко, Шпора, Бушен.

В ватерклозете противники встали лицом друг к другу. Нифонтов, взявший на себя роль распорядителя, быстро проговорил:

– Правила как всегда – подножку не давать, лежачего не бить и ниже пояса тоже, ногами не пинаться, за волосы не хватать, в обхватку не идти, голову под мышкой не зажимать! Драться до…

– До первой крови, – великодушно обронил Всеволод.

Фёдор молча кивнул, выставляя левую ногу вперёд и сжимая кулаки. Воротников хмыкнул, фыркнул, со значением утёр нос. И замахнулся.

Нельзя сказать, что внутри у Феди всё заледенело от ужаса, нет. Дрался он немало и не боялся ни чужих кулаков, ни боли, привычно врал привычно равнодушным учителям в прошлой гимназии, красуясь с великолепным фингалом, что «налетел на дверь» или «свалился с лестницы». Однако так же врать Константину Сергеевичу Аристову отчего-то очень не хотелось. Конечно, доносить начальству, ябедничать и филёрить – это плохо, но…

От первого удара Солонов увернулся с лёгкостью. Севка слишком форсил, не ожидая от противника особого отпора, и Фёдор, памятуя папины уроки английского бокса, уклонился; в груди разгорался привычный азарт. Надо было продержаться до звонка, а там…

Воротников двинул вторично, «прямой левый», как сказал бы нанятый папой учитель бокса мистер Смит; двинул и вновь промахнулся, при этом открывшись, и Федин кулак миг спустя врезался противнику в скулу.

– Ой! – пискнул Петя.

Если бы удалось раскровянить Воротникову нос, тут бы всё и кончилось; но, увы, Фёдор попал в скулу и второгодник, ошеломлённо тряхнув головой, снова полез вперёд. Нифонтов застыл, разинув рот, с неприятной гримасой; а вот Бобровский, напротив, глядел на происходящее с непонятным прищуром, словно прикидывая что-то.

Второй раз Всеволод наступал уже куда осторожнее, держа руки в позиции, но слишком высоко. Федя качнулся раз-другой из стороны в сторону, размывая внимание соперника, и ударил сам, простым двойным, но быстрым.

От первого Воротников закрылся, но второй, правый боковой, прошёл опять. Теперь в глазах Севки появилось изумление, смешанное со злостью.

– Давай, Солонов! – вдруг поддержал его вихрастый Шпора.

В груди сладко запело. Предчувствие победы – сейчас, третий-то раз я ему точно в нос попаду!..

Но и Воротников тоже дрался немало. Третий раз он уже не лез вперёд, махал кулаками осторожнее, чтобы наверняка. Фёдор же, на волне успеха, сам рванулся, пытаясь обмануть противника ложным замахом; и сам не поверил, когда Всеволод вдруг выбросил руку ему навстречу, угодив как раз туда, куда метил сам Солонов, – в нос.