Искусство самовыражения - Колин Гувер

***

— Я не пойду на третью пару, — говорю я Эдди при выходе из кабинета истории.

— Почему?

— Не в том состоянии. Голова болит. Думаю, я посижу во дворике и подышу свежим воздухом.

Она пожимает плечами, и мы начинаем расходиться.

— Лэйкен, — вдруг хватает Эдди меня за руку. — Это как-то связано с тем, что случилось за ланчем? С мистером Купером? Все в порядке?

Я успокаивающе улыбаюсь ей.

— Да, все нормально. Мистер Купер просто попросил в будущем воздержаться от такого красочного выбора слов на его занятиях.

Она поджимает губы и уходит с тем же недовольным лицом, какое было вчера у моей мамы.

Во дворе пусто. Думаю, другим ученикам просто не нужна передышка от учителя, в которого они тайно влюблены. Я сажусь на лавочку и достаю из кармана телефон. Ничего. С момента переезда я лишь раз говорила с Керрис. Она была моей близкой подругой в Техасе, но у неебыла другая лучшая подруга. Странно, когда у твоего лучшего друга есть друг получше. Я дошла до вывода, что была слишком занята для друзей, но, возможно, дело в другом. Может, я просто плохой слушатель. Может, я не тот человек, с кем хочется делиться.

— Не против, если я присоединюсь?

Я поднимаю голову, а Эдди садится на лавочку напротив.

— Страдать, так вместе. — Говорю я.

— Страдать? И чего страдаем? У тебя завтра свидание. И ты моя лучшая подруга, — говорит она.

Лучшая подруга. Возможно. Надеюсь.

— Как думаешь, Уилл не отправится на наши поиски?

Она склоняет голову.

— Уилл? Ты имеешь в виду мистера Купера?

Боже, я только что назвала его Уиллом. Она и так что-то подозревает. Я улыбаюсь и говорю первое, что пришло в голову:

— Ага, мистер Купер. В прошлой школе мы называли учителей по имени.

Она не отвечает. Эдди просто начинает сдирать с лавочки краску своим голубым ноготком. Девять ногтей зеленые и лишь один голубой.

— Я собираюсь кое-что сказать, — говорит она спокойным голосом. — Может, я чего-то не понимаю, может, нет. Но чтобы я ни сказала, не перебивай меня.

Я киваю.

— Мне кажется, произошедшее вчера за ланчем было больше, чем просто выговором за ненадлежащее использование слов. Я не знаю, насколько больше, и, если честно, это не мое дело. Я просто хочу, чтоб ты знала — ты всегда можешь поговорить со мной. Если нужно. Я никому ничего не расскажу. Мне и некому, кроме Гевина.

— Некому? А лучшим друзьям? Братьям, сестрам? — я надеюсь таким образом сменить тему.

— Не-а. Он все, что у меня есть, — говорит она. – Ну, фактически. Если хочешь знать правду, то у меня семнадцать сестер, двенадцать братьев, шесть мам и семь пап.

Я не могу разобрать, шутит ли она, потому не смеюсь, на всякий случай.

— Я приемный ребенок. Это мой седьмой дом за девять лет.

— О, мне жаль. — Я даже не знаю, что еще сказать.

— Не стоит. Я провела с Джоелем четыре года из девяти. Он — мой приемный отец. Мы с ним сработались. Я довольна. Он получает чеки.

— А из твоих двадцати девяти братьев и сестер есть родные?

Она смеется.

— Черт, а ты внимательная. И нет, я единственный ребенок. Рожденная матерью с жаждой к дешевому крэку и дорогим детишкам.

Эдди видит, что я не понимаю.

— Она пыталась продать меня. Не волнуйся, я никому не была нужна. Или она просто слишком завышала цену. Когда мне было девять, мама пыталась втюхать меня одной даме на парковке «Волмарта». Рассказала ей трогательную историю о том, как ей не по силам меня обеспечивать, бла-бла-бла, и предложила дамочке сделку. Сто баксов — стартовая цена. Не впервые она пыталась это провернуть перед моими глазами. Мне это наскучило, потому я посмотрела прямо на леди и спросила: «У вас есть муж? Могу поспорить, он сексуален!». Мама дала мне пощечину за то, что испортила сделку. И оставила меня на парковке. Дамочка отвела меня в полицейский участок и оставила там. Это был последний раз, когда я видела свою мать.

— Господи, Эдди… это нереально.

— Ага, так и есть. Только это моя реальность.

Я ложусь на скамейку и смотрю в небо. Она делает то же самое.

— Ты сказала, что Эдди — семейное имя. Какой именно семьи?

— Не смейся.

— А если мне будет смешно?

Она закатила глаза.

— Как-то мы с моей первой приемной семьей смотрели фильм. «Эдди Иззард». Мне показалось, что у нас похожий нос. Я смотрела фильм миллион раз, притворяясь, что он мой отец. После этого, я попросила называть меня Эдди. Пыталась стать Иззард, но оно не прижилось.

Мы рассмеялись. Я сняла куртку и накинула на себя, просунув руки, чтобы согреть те части тела, что были слишком долго на холоде. Я закрываю глаза.

— У меня были замечательные родители, — вздыхаю я.

— Были?

— Папа умер семь месяцев назад. Мама решила переехать сюда, якобы по финансовым причинам, но теперь я не уверена, что это правда. Она уже встречается с кем-то другим. Так что да, «замечательные» на данный момент в прошедшем времени.

— Фигово.

Мы обе лежим и размышляем о наших положениях. Мое бледнело на ее фоне. На фоне того, что ей довелось видеть на своем веку. Келу сейчас столько же, сколько было Эдди, когда ее отдали на попечение приемной семьи. Даже не знаю, как она живет такой счастливой, полной жизнью. Мы молчим. Это уютная тишина. Вот оно как, иметь лучшую подругу?

Через некоторое время она приподнимается и, зевнув, тянет вверх руки.

— Помнишь, я сказала про Джоеля — что для него я чек? Это не так. Он действительно классный мужик. Иногда, когда дело доходит до серьезных тем, меня с моим сарказмом заносит.

Я понимающе улыбаюсь.

— Спасибо, что прогуляла со мной, мне это вправду было нужно.

— Спасибо, что нуждалась в этом. Видимо, я тоже. А на счет Ника? Он хороший парень, но не для тебя. Я перестану вечно его навязывать. Но ты все равно должна пойти с нами завтра.

— Знаю. Если я этого не сделаю, меня найдет Чак Норрис и надерет мне зад. — Я накидываю на себя куртку, и мы направляемся к двери и дальше по коридору.

— Итак, если «Эдди» ты сама придумала, какое же твое настоящее имя? — спрашиваю я, пока мы не разделились. Она улыбается и пожимает плечами.

— Сейчас это Эдди.

Что я считаю дружбой?

Если вы сумеете оставить меня в покое,