Грехи и молитвы - Ира Малинник

Священник поднялся со скамьи.

— Мне нездоровится, Дарио. Я пойду прилягу. Возможно, утром боль немного утихнет.

Дарио понял — Томас говорил не о головной боли. Но мужчина только молча кивнул. Томас вновь вздохнул и направился в комнату, слегка пошатываясь, точно пьяный.

«Господи, пусть с ним все будет хорошо», молча воззвал к Создателю Дарио. «Этот ребенок и так пережил слишком многое. Подари ему хотя бы недолгий покой».

* * *

Томас лежал на кровати в темной комнате, но сон не шел к нему.

Едва он закрывал глаза, перед ним всплывало лицо матери, блестящее от слез, а ее голос гремел в ушах и молил не оставлять ее. Иногда в его видениях мелькал отец: измученный и уставший, сверлящий Томаса обвиняющим взглядом. Взгляд отца точно говорил: «Если бы не ты, мы с Анной могли бы создать большую, счастливую семью. Это было бы возможно — если бы не ты».

«Томас». Голос Астарота звучал непривычно встревоженным.

«Тасе», мысленно огрызнулся Томас.

«Мальчик, ты не должен сейчас быть один. Ты словно… истончаешься. Я никогда раньше не чувствовал в тебе ничего подобного».

«Демоны вообще не умеют чувствовать», Томас встал с кровати и принялся расхаживать по тесной, темной комнате: взад-вперед, взад-вперед.

«Давай поговорим. Расскажи мне про своих друзей детства. Помнишь Паоло? Того самого, который облил тебя ледяной водой из колодца?»

«Зачем мне рассказывать про то, чему ты сам был свидетелем?»

«Тогда расскажи, что собираешься делать после Ареццо. Ты думал об этом? У тебя есть какие-нибудь идеи?»

«Нет».

Неожиданно, в окно постучали. Томас вздрогнул и остановился посреди комнаты.

«Не подходи к окну!», голос Астарота зазвенел в голове так сильно, что Томасу почудилось, будто у него из ушей пошла кровь.

Стук повторился. Мелкий, дробный… детский. А за стуком последовал такой же дробный и мелкий смех.

— Сеньор убийца! Сеньор убийца, вы тут?

«Не подходи к окну», Астарот звучал еще более встревоженно, чем раньше. «Томас, не смей. Я не позволю тебе».

— Сеньор убийца, как поживаете? — к первому голоску присоединился еще один.

— Сеньор убийца, что передать вашей матушке в аду? Ведь самоубийцы не попадают в рай! — а вот и третий детский голос.

А потом раздался звон разбитого стекла, и в голову Томаса прилетел небольшой камень. Молодой человек с изумлением поднес руку к голове — на пальцах осталась горячая кровь.

— Сеньор убийца, вам больно? Но не больнее, чем было вашей матушке, когда ее шея — раз! И сломалась! Знаете, она сама вязала узел веревки — вышло очень искусно!

— Замолчите… — Томас опустился на колени, обхватив голову руками. — Прошу вас…

— Сеньор убийца, а помните песенку, которую она пела вам на ночь? Когда была жива — до того, как вы свели ее в могилу? Мы напомним вам, сеньор!

Нестройный хор тонких детских голосов за окном завел песенку, которую Томас знал наизусть, и которая навечно отпечаталась в его памяти. То была детская песенка, которую знал каждый ребенок в Градаре.

Выходи, барашек, выходи на луг,

Все мы соберемся в дружный большой круг

Будем веселиться, собирать цветы

Раз-два-три, сегодня водишь ты!

«Томас!», Астарот гремел в его голове, «Томас, выходи из дома! Разыщи Дарио, и уезжайте!»

— Раз, два, три! — гремели в ответ детские голоса на улице, а весь мир вокруг, казалось, впал в глубочайший сон, не смея им мешать. — Сегодня водишь ты!

Внезапно, все смолкло. Детские голоса, Астарот — все затихло и замерло, словно в преддверии чего-то неотвратимого и важного. За окном раздался тихий одиночный смешок, но в ответ тут же послышалось шиканье, точно этот смешок мог что-то спугнуть.

Что-то или кого-то…

Томас поднялся с пола и медленно, спокойно отряхнул рясу. Так же спокойно и неторопливо он подошел к стене и снял с нее подсвечник с горящей свечой, а потом опустил свечу на кровать.

Огонь начал с треском пожирать тонкое одеяло и матрас, набитый соломой. Отблески пламени плясали на белом лице священника, который, не шелохнувшись, наблюдал за причудливой игрой огня. Когда же огонь перекинулся на стены, Томас вышел из комнаты, оставив дверь открытой. Пока он шел, за его спиной начали кричать люди.

Томас вышел во двор. Детей не было — лишь ломкие темные фигуры растворялись в ночной темноте за изгородью. Откуда-то из-за спины Томаса появился Дарио и схватил парня за руку.

— Сеньор! Что случилось? Вы в порядке?

Томас медленно развернулся, точно кукла, которую повернула чья-то невидимая рука. На Дарио смотрели мертвенно-пустые глаза.

Мужчина отшатнулся.

— Сеньор… — прошептал он и потряс руку Томаса. — Сеньор Томас. Ответьте мне, пожалуйста! Вы меня пугаете!

Неожиданно, губы Томаса разомкнулись. Незнакомый, низкий голос сказал:

— Его нет.

— Астарот, — Дарио с ужасом уставился на лицо друга. — Что значит, его нет? Он ведь стоит передо мной, мой Томас! Где он может быть?

— Он ушел.

И Дарио понял. Глядя в пустые глаза священника, держа его за холодную, бесчувственную руку, он понял, куда ушел Томас.

— В какие черные глубины сознания вас завели вина и горе? — спросил он, крепко сжимая ладонь Томаса. — И как мне вывести вас оттуда?

— Я помогу, — губы Томаса вновь разомкнулись. — Но нам нужно уходить. Времени мало.

Дарио потянул, и Томас послушно пошел за ним, держась за руку мужчины. Они уходили с постоялого двора, который полыхал нестерпимым адским жаром, и Дарио казалось, что за ними наблюдают десятки блестящих детских глаз.

Вдруг откуда-то сбоку раздался смешок. Дарио, не глядя, сотворил крестное знамение, и смешок перерос в злобное шипение.

— Не волнуйтесь, сеньор, — твердо сказал Дарио, подводя Томаса к лошади. — Я помогу вам. В вас слишком много добра и света, чтобы вот так просто сдаться.

Он усадил Томаса на лошадь, а сам сел сзади, чтобы править. Вторую лошадь Дарио привязал к седлу первой, и тронул поводья.

— Вперед, — сказал он себе, луне, небу и Астароту. — Мы вызволим сеньора из тюрьмы собственного разума.

По щеке Томаса скатилась одинокая слезинка — но Дарио не мог ее видеть. Он ударил лошадь пятками, и та порысила прочь от пожара, в ночную, густую тьму.

Глава 16. Отец и сын

Ложка в очередной раз выпала из руки Томаса, но Дарио не сказал ни слова — молча поднял ее, обтер и снова вложил в безжизненную руку.

— Зря стараешься, — губы Томаса разомкнулись, пока молодой человек механически подносил ложку ко рту. — Он мог бы есть и руками.

— Я не позволю ему потерять человеческий