Беглый огонь! Записки немецкого артиллериста 1940-1945 - Вильгельм Липпих

Позднее русские значительно усилили роль танковых войск в своих наступательных операциях. Чтобы справиться с этой угрозой, во всех немецких дивизиях разработали несколько вариантов противодействия. Например, каждый полк был оснащен противотанковой ротой, имевшей скорострельные артиллерийские орудия. Несмотря на то что им обычно удавалось справиться с вражеской бронетехникой, в крайних случаях использовалась дивизионная артиллерия.

Как продемонстрировал бой на Прибрежной улице, 88-мм зенитки оказались самым эффективным противотанковым оружием. Правда, использовались они редко, лишь в экстремальных ситуациях.

После танкового наступления русских, когда возникло кратковременное затишье в боях, обер-фельдфебель Элерт провел с нами, небольшой группой солдат из взвода связи, экскурсию по недавно захваченному Петергофу и показал дворец эпохи русских царей, неподалеку от которого пытался высадиться десант Красной Армии. В это время и дворец, и его окрестности оставались целы, не пострадав в дни недавних боев.

Мы прошли по просторным красивым залам, где почти полностью отсутствовала мебель. В одной из комнат Элерт увидел пианино и, сев на табуретку, начал играть. Играл он прекрасно, мы до этого даже не подозревали о его великом таланте. Мы с восторгом и удивлением слушали в его исполнении прекрасные образцы классической музыки. Через огромные окна в комнату струился яркий солнечный свет. Было невозможно представить себе, что когда-то за этим пианино сидел русский царь, а его окружали члены его семьи и придворные.

Закончив свое виртуозное представление, Элерт открыл крышку пианино и извлек оттуда несколько листов нотной бумаги. Показав нам свою находку, он сложил листы несколько раз и спрятал этот сувенир в карман.

1 октября я получил звание обер-ефрейтора и постоянную должность корректировщика огня, что означало усиление моего взаимодействия с командиром роты. В начале ноября обер-лейтенант фон Кемпски, который заслужил наше уважение еще в дни оккупационной службы в Бельгии, получил назначение в штаб дивизии.

Его сменил лейтенант Мюнстерманн, который, к счастью, серьезно не пострадал от шока во время артобстрела на берегу Плюссы, о котором я рассказывал ранее.

В середине октября стало холодно. Земля замерзла, и уже выпал снег. Примерно в это время мы смогли перебраться из нашего временного жилья в более прочные тыловые блиндажи, вырытые пехотинцами и саперами. Если блиндажи непосредственно на передовой давали нам дополнительную защиту и служили оборонительными опорными пунктами, то блиндажи в тылу служили нам зимними квартирами в Урицке.

Строя наши жилища за линией фронта, саперы следовали стандартной строительной технологии. Вырыв в земле яму глубиной по пояс площадью 15 квадратных метров, они возводили бревенчатые стены и потолок и присыпали крышу землей. Несмотря на то что при обстреле советской артиллерии и прямом попадании такая крыша вряд ли смогла бы защитить нас, эти укрытия хотя бы немного спасали нас от зимних холодов.

В Урицке по причине моей должности корректировщика огня мне приходилось проводить три четверти времени в разных блиндажах, расположенных вдоль всей передовой. В отличие от тыловых они представляли собой обычный крытый окоп с наблюдательной щелью. Когда выпадало много снега, мы насыпали его стеной на передовой перед блиндажами, чтобы по возможности скрыть свои передвижения от врага.

Если на передовой возникало затишье, я возвращался по два раза в день обратно в тыл. В наших тыловых блиндажах с земляным полом и стенами имелись лишь койки, стол и железная печка. Наши жилища были примитивны, но позволяли вполне уютно устроиться в них четырем-шести солдатам. Поскольку гаубицы 13-й роты располагались лишь в четверти мили от передовой, мои друзья Шютте и Зауке, которые теперь служили в артиллерийских расчетах, смогли поселиться вместе со мной и еще одним товарищем в нашем блиндаже. В подтверждение нашего ветеранского статуса в роте мы укрепили над входом табличку с надписью «Четыре старых мешка». Естественно, что мы пытались проводить большую часть свободного времени вместе с пятью-шестью другими нашими товарищами, знакомыми нам еще по Люнебургу.

Когда наступало затишье, наш блиндаж превращался в место для отдыха, сна, приготовления горячей пищи, игры в карты, чтения и написания писем. Он становился своего рода святилищем, позволял снять напряжение от изматывающего напряжения боев.

В ноябре 1941 года, сразу после того, как мы заселили наши новые жилища, начались свирепые холода, каких в Германии мы не знали.

В следующие месяцы ударили морозы с такими низкими температурами, что раненые с обеих сторон погибали от переохлаждения прежде, чем их успевали отвезти в тыловые госпитали. По моим оценкам, в первые зимние месяцы в России примерно треть потерь была вызвана сильными морозами. От холодов погибло также много наших раненых солдат группы армий «Центр», участвовавших в сражении под Москвой.

От низких температур отказывало и оружие, и техника. Если из оружия не стреляли регулярно и не предохраняли его от холода, то смазка попросту замерзала. Мои товарищи рассказывали мне, что собственными глазами видели, как застывали моторы машин. В связи с этим неизбежно возникали проблемы со снабжением, что иногда приводило к сокращению пайков до половины буханки хлеба на сутки. Хотя это было очень мало, мы знали, что жители окруженного нами Ленинграда получают хлеба еще меньше.

Вышеназванные проблемы привели к тому, что мы с опозданием примерно в полтора месяца получили зимнее обмундирование. Для выполнения боевых заданий по корректировке огня на передовой мне нужен был зимний камуфляжный костюм. К счастью, я одним из первых получил белую каску, белую накидку, белую шинель и белые штаны еще до наступления свирепых холодов.

Когда выпал глубокий снег примерно 30 сантиметров толщиной, мне стало проще передвигаться на лыжах между передовой и нашими тыловыми блиндажами. Кроме того, так было проще скрываться от огня русских снайперов.

Снайперы размещались в больших количествах в многоэтажных домах на окраине Ленинграда, находившихся на расстоянии мили от Урицка. Кстати сказать, они были лучше обучены и экипированы, чем снайперы вермахта, которые считали советские винтовки более эффективными и предпочитали трофейное советское оружие своему, немецкого производства. Когда мне в руки попалась такая снайперская винтовка и я смог опробовать ее, меня поразила ее точность.

Точность снайперского огня означала, что количество убитых из этих винтовок по сравнению с числом раненых было намного выше, чем количество убитых из другого вида оружия. Наши каски неплохо защищали от скользящих выстрелов пуль и шрапнели, но не выдерживали прямого попадания. Имея рост шесть футов, я быстро научился сгибать голову и стремительно передвигаться по особо опасным участкам передовой.

Несмотря на то что в Урицке для нас особую угрозу представляли вражеские снайперы, мы также несли высокие потери от артиллерийского огня противника. Артиллерия Красной Армии отличалась высокой точностью и по своей мощи не уступала артиллерии вермахта.