Акулы во дни спасателей - Каваи Стронг Уошберн

— Давай быстрее, — взмолилась Вэн.

— Я пытаюсь, Вэн, тут нитки в молнии застряли, — ответила я.

Она вздрогнула. Оттолкнула мои руки. Попятилась к кабинке.

— О господи, — сказала Вэн, — я сейчас уделаю весь унитаз. И все шорты. Господи, я сейчас обосрусь.

— Дай помогу, — ответила я.

Вэн снова согнулась пополам. Зажмурилась.

— Быстрее!

Она мельком взглянула на меня. Скривилась тревожно, попятилась в кабинку. По-прежнему согнувшись пополам и часто дыша. Я поняла, что у меня осталось максимум десять секунд. Вэн дергала молнию. Скрипела зубами. Икры ее подрагивали от усилий. Я зашла вместе с ней в кабинку, захлопнула дверь, уперла ногу в трубу сливного бачка — странную металлическую штуковину, похожую на пожарный гидрант в миниатюре, — и в сотый раз потянула за язычок. Он ободрал мне палец, но не сдвинулся с места. Вэн застонала.

— Кауи, из меня прет какаха размером с черепашью голову, еще минута — и я вся буду…

Я вцепилась в пояс шортов и дернула изо всех сил. Что-то треснуло, шорты соскользнули ниже колен, я подхватила их, не давая упасть на пол, Вэн плюхнулась на стульчак, и из ее кишок извергся вулкан. Я отшатнулась, ударившись локтями о дверцу кабинки.

— Неужели нельзя… — начала я, но отодвинуться мне было некуда, Вэн закряхтела и снова опорожнилась. Ее задница влажно чмокала. Тяжело дыша, Вэн оперлась ладонями о стенки кабинки; еда рвалась из нее нескончаемым потоком. Я, сидя на корточках, держала ее за ноги — там, куда упали шорты. Мне хотелось зажать нос, выскочить наружу, но все уже закончилось. Вэн затряслась от хохота. Из унитаза поднималась жуткая вонь.

— Господи боже мой, — сказала Вэн. — Я не курю, но сейчас не отказалась бы от сигареты. Момент как раз подходящий. — Она снова рассмеялась, а следом и я.

— Ну что, как сыр? — поинтересовалась я, прослезившись, хотя и непонятно, от чего именно, от вони или от смеха. — Оно того стоило?

— Однозначно стоило. — Вэн облокотилась о колени, опустила голову. — Господи, как же у меня из жопы воняет. Кто бы мог подумать.

Я выпустила ее шорты и выпрямилась. Взглянула сверху на спину Вэн. Нежные костяшки позвоночника. Вдохи и выдохи. Шорты, растекшиеся вокруг лодыжек, взрыв разорванной ткани, исковерканной молнии. В эту минуту дверь туалета отворилась, послышалось цоканье каблуков. Впрочем, далеко эта женщина, кто бы она ни была, не продвинулась. Секунда-другая — и каблуки зацокали вон. Дверь закрылась, прихлопнув гул вечеринки, и снова наступила тишина.

— Вот именно, — подтираясь, сказала Вэн. — Спасайся кто может.

Но теперь нам точно надо уйти.

— Дай попробую молнию. — Я снова опустилась на корточки, перенесла вес с одной ноги на другую и левым коленом — в лилово-бурой россыпи шрамов на густо-смуглой коже — прижалась к голени Вэн. Я не отодвинула ногу. Вэн закончила вытираться. Я взялась за ее шорты, за молнию, но, слабо дернув несколько раз, сдалась. Выпитое вино дало о себе знать. Голова гудела от натуги, я пристроила ее на плечо Вэн. Потом уткнулась лбом в ямочку над ее ключицей. Мы замерли. Дыхание: моя голова, ее шея. Я чуть приподняла голову, наши уши соприкоснулись; наши шеи, ее влажная. Я подняла голову, понимая, чего добиваюсь. Мои губы скользнули по пушку на ее щеке к ее рту.

Верхнюю ее губу усеивал пот. Вэн приоткрыла рот, я тоже, мы прижались губами друг к другу. Я и не думала, что ее губы окажутся такими мягкими и незнакомыми, наши влажные языки встретились на мгновение, толстые, теплые от слюны и общего горячего дыхания. У меня горело лицо. Наши губы не разъединились. Сильнее прижались друг к другу. Потом мы разделились.

Вскоре мы уже шагали друг за другом по пыльной дороге, убегавшей от парковки. Сгущались лиловые сумерки. Мы отставляли вверх большие пальцы в желтых лучах нагонявших нас фар, мы разулись и шли босиком, спиной вперед, чтобы видеть лица тех, кто не удосужился нас подвезти. Наконец рядом с нами со скрипом затормозила машина.

Там сидела пожилая пара с пепельно-седыми волосами. Отвисшие подбородки в складках, пигментные пятна. Женщина с длинным лошадиным лицом и такой яркой помадой, что губы казались фальшивыми. За рулем мужчина, из коротких рукавов синей тенниски торчали морщинистые руки с расплывающимися мышцами. Оба улыбнулись, сказали, что по себе помнят, каково это — оказаться в таком вот местечке, когда ты молодой и в кармане у тебя пусто, и предложили подвезти нас до самого Сан-Диего.

Мы сели, и машина с хрустом покатила по грунтовке, которая вела к шоссе.

С той минуты в туалете мы не сказали друг другу ни слова. Я чувствовала губы Вэн на своих губах. Их идеальный изгиб, какие они были мягкие и чуть липкие от помады. Я чувствую их до сих пор — всякий раз, как хочу вспомнить. Можно говорить о чем-то снова и снова. Или смотреть фильмы, слушать песни, которые как раз об этом, правда? Но все это меркнет в сравнении с взметнувшимся в груди вихрем крови, когда понимаешь, хотя бы — минимум — на миг, что кто-то хочет тебя так же сильно, как ты его.

Вэн устроилась поудобнее. Кожаное сиденье застонало. Ее ладонь лежала возле ее бедра. Я вытянула руку так, что мои пальцы касались ее. Нежная кромка ее кутикул, тонкая, едва различимая. Вэн взяла меня за руку, наши пальцы переплелись.

— Кауи, — сказала Вэн, будто сделала какое-то открытие.

Машину тряхнуло: мы съехали с пыльной грунтовки на твердый прямой асфальт. Поворотник защелкал, мы влились в поток автомобилей. Мы с Вэн держались за руки до самого дома.

Шесть часов утра, горит свет, мы работаем на конвейере, грузим и грузим. Повсюду картонные коробки громыхают по железным поддонам и желобам, внизу шестеренки и резиновые ремни, все жужжит, звенит, стучит. Внутри этого всего я провожу свои восемь часов, гружу, гружу, гружу. Либо с конвейера в открытые кузова грузовиков, либо в глубине, вожу на погрузчике или тележке палеты со всяким разным, быстро складываю в аккуратные стопки, бух-бух-бух, коробка на коробку.

Работаю грузчиком, ага, но учился при этом я на водителя, там и деньжат побольше, и на складе торчать не надо, вот и ездил по городу с напарником, смотрел как чего в доставке. Было это в апреле. Разумеется, одна из первых же доставок в университет, я такой, типа, не поеду туда. А Карл, водитель, сказал: “Ты о чем вообще?”

Когда он это сказал, я заметил, что у него не хватает зуба справа в глубине, в самом углу рта. И губы все потрескались. Он со своей вечно обветренной кожей выглядит как настоящий пират, еще и не бреется неделями. Лысый потрепанный хоуле. В первый день, когда я поехал с ним, Карл сплюнул остатки снюса в обрезанную банку из-под газировки и спросил из-под странных голубых глаз:

— Ты кто?

Я такой, типа, чё.

— Я так понял, ты черный, но кто там тебя разберет. Глаза китайские, волосы как у одной моей знакомой девчонки. Она вроде была еврейка.