Ты меня (не) спасёшь - Агата Чернышова

Я поморщилась. Никто из нас не любил крепкие словца, не считал их брутальными и крутыми, раз Олег стал так разговаривать, значит, он на взводе.

— Понимаю, ты злишься, потому что я тебе не доверяю. Но это так. Не совсем доверяю.

— Тогда, может, найдёшь себе другого донора? Из тех, кто готов на всё, ничего не требуя взамен. Даже элементарного «спасибо»?

Он собрался уходить, а я не знала, как этому помешать. Говорить «извини» пошло, но я и вправду поступила как свинья: пригласила на обед, ничего не приготовила, только доставила неудобства, обломала с поцелуями.

— Мне надо проветриться, — сказал Олег и вышел, а я так и осталась сидеть на высоком барном стуле в кухне, прижимая к ране на пальце полотенце.

Теперь его только выбросить, впрочем, если с яйцеклетками ничего не выйдет так же можно сказать и обо мне. «Теперь её можно только использовать по назначению и идти к другим, способным зачать, выносить и родить».

Я развернула импровизированный бинт и посмотрела на порез. Лезвие вошло в мясо, почти скальпировав кожу, кровь остановилась, но болело нехило. Палец опух, теперь будет долго заживать. Олег вовремя прижал болтающуюся на коже мякоть к тому месту, где она была, так что оставалось ждать, пока всё прирастёт.

Хорошо, что это левая рука, правой можно писать, не морщась от боли, когда ручка давит на ранку. Вот сейчас, к примеру, этим и займусь. Я испытывала дичайшее желание снова открыть дневник и записать туда поток мыслей, чтобы он не разорвал голову.

Тетрадь по-прежнему лежала в ящике письменного стола. Я открыла на странице, где остановилась, и, поставив сегодняшнюю дату, принялась записывать, как запойный алкоголик, нашедший непочатую бутылку водки, припадает к горлышку и пьёт, пока на губах не останется последняя капля.

Остановил меня лишь настойчивый звонок сотового. Я застыла над исписанными страницами, едва дыша. На сегодня хватит с меня звонков анонима. Но мелодия, установленная на неизвестные номера, не унималась.

Ну, хорошо, я подойду и скажу, чтобы дама-инкогнито шла куда подальше, хоть на кудыкину гору или ехала в город где-то на просторах Южной Америки. Тот самый, чьё называние перекликалось с матерным словом.

— Алло! — буркнула я в трубку.

— Зоя, это ты? — раздался звонкий голос, которого я не слышала со дня поминок отца. Тогда прошёл год после его смерти, и двоюродная тётка тем же бодрым тоном спрашивала меня о планах на жизнь.

Мы с Ником тогда уж были женаты, и все родственники знали, что детей я иметь не могу, но всё равно с улыбкой спрашивали, когда пополнение. И этими вопросами задавались не деревенские соседки-кумушки, а вполне респектабельные мужчины и женщины, гордящиеся статусом коренных москвичей.

Двоюродная тётка Тамара была женщиной субтильной комплекции, вечно куда-то спешащая и жутко суетливая, что выражалось даже в словах, которые она строчила как из пулемёта. К счастью, в моей жизни она почти не учувствовала, даже когда отец был жив, а уж после и подавно, хотя послушать её, так семья — это главная ценность для Велесских, родственные узы крепче кандалов, кровь не водица и прочее бла-бла-бла, следовать которому в реальной жизни не обязательно.

До того, как мачеха разболтала о том, что я не могу иметь детей, тётка Тамара прочила меня замуж за одного из её сыновей, но потом сразу прекратила подобные разговоры и только вздыхала. Мол, как было бы хорошо объединить нажитое поколениями внутри семьи, жаль что у моего отца только одна дочь. И та — сухая смоковница.

В общем, семейка у нас на загляденье дружная, как пираньи в тесном пруду.

— Я, — ответ прозвучал несколько растерянно. — Не ожидала вашего звонка.

— Да, много лет прошло. Ты хоть отца вспоминаешь? — вздохнула тётка. Видимо, это означало: «Здравствуй! Я снова хочу влезть в твою жизнь». Впрочем, она не была стервой, и это одна из причин, почему я никогда не грубила тётке.

Скорее, беззлобной болтушкой, которой не терпелось засунуть нос в чужую жизнь, чтобы не думать о собственной. Сын уехал в Финляндию, звонил редко, а муж давно жил своей жизнью.

— Бывает. А вы? — парировал я, чувствуя, что закипаю.

Вот не надо мне сейчас задавать подобных вопросов! Мало того, что звонила аноним, я порезалась ножом, поцапалась с Олегом, который теперь считает меня неблагодарной свиньёй, верящей всякому постороннему хрюканью сплетников, так ещё и это!

— Да я, собственно, что звоню-то, — снова вздохнула тётка. — Мне Марина сказала, что ты с Николаем развелась. Я сначала думала, ну что беспокоить-то?! Дело молодое, а потом узнала, что этот козёл загулял. Вот и думаю, дай позвоню. Узнаю, как ты. Может, надо чего.

Ага, прям семья сплотилась за моей спиной. Несмотря на обуревавшую злость, захотелось расплакаться. Никто никогда не стремился меня поддержать, даже отец. Мол, что ты хочешь, ты же дефектная. Скажи спасибо, что хоть кто-то тебя жалеет и терпит.

И Марина, мачеха, тоже язык распустила. Не то чтобы мы были подругами, хоть и разница между нами не слишком большая, лет двенадцать, а всё же иногда перезванивались. Впрочем, я сама виновата, что сказала ей о разводе. Надоело выдумывать байки, вот и призналась.

— Спасибо, не надо, — ответила я достаточно вежливо и холодно, чтобы дать понять: к разговору я не расположена. Но пятой точкой чувствовала, что так просто тётка не отстанет. И оказалась права.

* * *

— Тетя Тамара, переходите сразу к делу, — вздохнула я, когда родственница взялась пересказывать подробности жизни своей семьи за все те года, что мы не виделись. Будто для меня жизненно важным было это узнать, прям умру без этих сведений!

На самом деле она жутко стеснялась и боялась. Позвонила тётка явно с определённой целью, весьма важной для неё лично, и вот никак не хотела ли не могла решиться её озвучить.

— Нет, я устроилась на работу и слишком занята, — ответила я на четвёртое за последние полчаса предложение «встретиться и поболтать по душам». Наконец, собеседница сдалась.

— Я тут Николая как-то встретила. Он сказал, что ты Эко делать собиралась. Знаешь, не моё это дело, вот знаю, но промолчать не могу: не богоудогдное это дело.

И в трубке повисла тишина, прерываемая лишь негромким сопением. Должно быть впечатлительная тётя пустила слезу, размышляя о моих проблемах.

Если бы не чёртова стимуляция, оголившая нервные струны, я бы смолчала и свернула разговор, но сейчас мне хотелось выплеснуть на кого-то всю горечь, скопившуюся внутри.

Вот не могла я в данный момент слушать о Боге и о том, что он даёт детей только самым достойным. А как же алкаши и прочие маргиналы? Это они достойные?!

— Вот врёте вы всё про Ника. Он не мог ничего вам рассказать!

Это я знала точно. Стал бы мой муж исповедоваться перед тёткой бывшей жены, которую видел раз в жизни?! Да она бы и не узнал её в толпе!