Собирающая Стихии - Олег Авраменко

— Я француз. Меня зовут Морис.

— Очень приятно, Морис. А я Элизабет. — Она состроила милую гримаску. — Не повезло мне с именем, правда?

— Почему же? — удивился я. — Элизабет — красивое имя.

— Но слишком длинное.

— Вы предпочитаете Бет?

Она решительно мотнула головой:

— Ни в коем случае! Так говорит мой отец, а я терпеть этого не могу. Друзья называют меня Лайзой.

Её улыбка была так заразительна, что я тоже улыбнулся. Пару минут мы молча стояли посреди пустынной дороги, улыбаясь и разглядывая друг друга. Время от времени наши взгляды встречались, и тогда я словно утопал в небесной синеве её глаз.

— Ну, ладно, — наконец спохватилась Лайза. — Мне пора ехать. Могу и вас подвезти — милях в семи отсюда есть городок Норфолк, там вы наверняка найдёте механика, который разберётся с вашим двигателем. Согласны?

Я без раздумий кивнул. А подумав, решил, что это действительно хорошая идея. Мне нужно избавиться от машины, и лучше сделать это сейчас. Лайза отвезёт меня в ближайший город, там я пойду не к механику, а прямиком на железнодорожную станцию, если она есть, или найму какой-нибудь транспорт с водителем, если станции нет, и…

Да! Но у меня нет ни цента местных денег!..

А лежащая во внутреннем кармане моего пиджака кредитная карточка Пангалактического Банка здесь вряд ли имеет хождение. Вот я и влип…

Стараясь ничем не выдать своего замешательства, я с благодарностью принял предложение Лайзы и, пока она разворачивала машину, внимательно осмотрел салон и заглянул в багажник своего автомобиля в надежде на то, что Гаанн, собираясь разыгрывать передо мной туземца, позаботился о необходимых для путешественника вещах и — главное — о деньгах.

К счастью, моя догадка оказалась верна: в багажнике я обнаружил большой чемодан и вместительный кейс из коричневой кожи. Рыться в вещах, рискуя озадачить Лайзу, мне не пришлось. Открыв первым делом кейс, я увидел на самом верху толстую пачку зелёных банкнот, знакомых мне по древним фильмам и по моим недавним экскурсиям в «викторианские» миры. Эти невзрачные на вид бумажки символизировали здесь успех и благополучие их владельцев.

Моё настроение сразу подскочило градусов на десять. Судя по толщине пачки, этих денег мне должно хватить на несколько месяцев безбедного существования. Если Гаанн жив, к тому времени он обязательно разыщет меня; а если нет… Что ж, значит, такова судьба. В любом случае, я не пропаду. Во время моего первого «путешествия в прошлое» сотрудники Чернобыльского центра здорово поднатаскали меня, заставили вспомнить много полезных вещей из школьной и университетской программы, помогли мне систематизировать мои знания. С таким багажом полезной информации я смогу себя прокормить…

Но я больше никогда не увижу свой родной мир, по которому так тосковал, томясь в подземелье Чернобыля. Не увижу друзей и знакомых. Не увижу отца и многочисленных родственников. Не увижу Софи, которую я продолжал любить, несмотря на происшедший между нами разрыв. Едва лишь вернувшись на родину, я снова оказался на чужбине…

Подавив горький вздох, я закрыл кейс, перенёс его вместе с чемоданом в машину Лайзы, затем устроился рядом с девушкой на переднем пассажирском сидении. Когда я захлопнул дверцу, она спросила:

— Вы всё взяли? Ничего не забыли?

— Нет, ничего.

— Тогда поехали, — сказала Лайза и, прежде чем отпустить педаль сцепления, заметила: — Что-то вы погрустнели. Это из-за машины? Или у вас другие неприятности?

— Проблем хватает, — честно признался я. — Но я надеюсь с ними справиться. В конце концов, этот мир не так уж плох, если в нём живёт такая замечательная девушка, как вы.

Она решила, что я шучу. А зря — ведь я говорил совершенно серьёзно.

Шёл двенадцатый год моего пребывания в этом необитаемом мире. На импровизированном кладбище позади дома насчитывалось девятнадцать холмиков, увенчанных крестами. Почему именно столько, я сейчас объясню.

Как вы уже знаете, первые три жертвы Александра я похоронил в одной безымянной братской могиле. К следующим я проявлял больше внимания и хоронил каждого по отдельности. К тому же у них я всегда находил какие-нибудь документы, удостоверяющие личность, поэтому на всех крестах, кроме первого, были таблички, где я указывал имя, дату рождения и дату смерти по времени их родного мира — её я определял по показаниям хронометра в библиотеке, хотя и не был уверен, что он работает правильно.

К трёхлетнему «юбилею» Александр преподнёс мне очередной сюрприз. Он привёл с собой не троих, а шестерых человек. Пока первая троица делала мне очередную инъекцию, остальные выгружали из корабля какие-то ящики. Позже я обнаружил в них книги, видеозаписи, разнообразные пищевые консервы (что было излишне: по моим подсчётам, имевшихся в доме съестных припасов мне хватило бы ещё лет на десять), новую одежду (а вот это было кстати: за три года мой гардероб порядком обветшал, особенно, что касается нижнего белья) и ещё много всякой всячины. Этот садист, будь он проклят, прилежно заботился о том, чтобы я ни в чём не испытывал нужды — кроме, разумеется, свободы и человеческого общения.

Когда с разгрузкой было покончено, Александр хладнокровно убил всех шестерых. В ту годовщину мне пришлось вырыть, вместо трёх, целых шесть могил и смастерить шесть крестов с табличками. Естественно, на всех табличках была указана одна и та же дата смерти.

Через год Александр явился только с тремя помощниками. Я понял, что увеличение числа жертв вдвое следует ожидать лишь к завозу очередной партии обновок и продовольствия. Очевидно, по замыслу Александра, я должен был испытывать угрызения совести не только за то, что живу, но и за то, что ем, пью, одеваюсь, читаю книги и смотрю фильмы. Всё, что бы я ни делал, должно было напоминать мне о людях, погибших из-за меня. И действительно — напоминало.

А в пятую годовщину я снова свалял дурака. Убедившись, что моё смирение не смягчает Александра, я решился на отчаянный шаг. И опять же — совершил непростительную ошибку.

Я не стал безропотно ждать, пока очередная троица смертников схватит меня и сделает эту гадкую инъекцию. Как только они направились ко мне, я бросился бежать. Следуя приказу Александра, они погнались за мной.

Однако я не собирался забиться в какую-нибудь нору и прятаться там. Это было бессмысленно. У меня имелся другой план.

Я привёл своих преследователей к кладбищу за домом и принялся сбивчиво объяснять им, какая участь постигла всех их предшественников. Говорил я по-английски: от Мориса мне было известно, что это четвёртый по распространённости язык в Галактике после китайского, хинди и испанского — но трёх первых я не знал. Поначалу помощники Александра отнеслись к моему рассказу с полнейшим недоверием и, видимо, сочли его бредом сумасшедшего. Двое мужчин уже повалили меня наземь и закатали правый рукав, как вдруг женщина, достававшая из футляра пневмошприц, изумлённо вскрикнула и замерла, уставившись на ближайший крест с табличкой, где было указано имя Рут Якоби. Потом она заговорила по-немецки (этот язык я, хоть и с большим трудом, но понимал) и сказала державшим меня мужчинам, что у неё есть знакомая с таким же именем, которая полтора месяца назад без всякого предупреждения была переведена «на другую базу». Указанная на табличке дата смерти совпадала с временем её «перевода», а дата рождения приблизительно соответствовала её возрасту.