Ореховый лес - Мелисса Алберт

– Ч-черт, – выругался Финч, когда за нами захлопнулась дверь. – Надо было ее просто схватить и бежать. Почему я этого не сделал?

– Я тоже об этом думала.

Кто-то был в комнате сегодня утром.

– Но, Господи, кто же нас сфотографировал? – Финч пораженно смотрел на смятый полароидный снимок у себя в руке.

– Дэвид точно не мог?

Кто-то стоял у нас в ногах, пока мы спали.

– Дэвид? Да ему едва хватает мозгов, чтобы надевать по утрам штаны. Спланировать такой мозговынос ему не под силу.

Мы шли по улице обратно и оба постоянно тревожно оглядывались, уже не пытаясь это друг от друга скрыть.

– Кто-то проник в дом, сфоткал нас, положил снимок в книгу, потом продал ее этому дядьке… чтобы он мог продать ее нам. Зачем это все? Почему нельзя просто…

– Просто встретиться с тобой?

Волосы Финча, казалось, за последние пару минут стали длиннее на дюйм. Очевидно, они распрямлялись от стресса.

– Забрать меня. Как забрали мою маму. Просто увезти меня и все.

– А может… – он сложил перед собой ладони, как Шерлок, и выдохнул: – может, тут работают сказочные законы.

– Например?

– Например, они не могут к тебе прикоснуться. Потому что ты – внучка Алтеи! – лицо Финча засветилось вдохновением. – Может, раз в твоих жилах течет ее кровь…

– Финч, я не фанатская теория, а живой человек! К тому же они смогли забрать Эллу. А в ней больше крови Алтеи, чем во мне.

Я резко отвернулась – просто не могла больше на него смотреть. День был очень яркий, и все вокруг пульсировало угрозой. Мой взгляд наткнулся на фигурку на другой стороне улицы – девочку в длинной деревенской юбке, прогуливавшую на поводке толстобрюхую свинью. По эту сторону навстречу нам шагал мужчина в бейсболке с букетом белых роз в руках. Когда он подошел ближе, я заметила на цветах фальшивые капли росы. Из окна второго этажа ближайшего дома на нас смотрела старуха с выступающей верхней челюстью; ее лошадиный оскал явно говорил нам держаться подальше от ее газона. Парень с цветами держал в другой руке камеру. Девочка со свиньей внимательно смотрела на меня, отцепляя поводок. Мужчина поднял камеру на уровень глаз.

Всё это было Сопределье. Все, все эти существа вокруг нас – Сопредельные.

Голова моя взорвалась от острой боли, отдававшейся в зубы и в костяшки рук. Колени у меня подогнулись, как у пьяной. В лицо мне снова пахнуло пыльным ароматом книги, мир перед глазами зашатался – и его заслонило черное вороново крыло.

Иногда меня пугало то, как мало я могу вспомнить. Когда я оглядывалась на свою жизнь, она сливалась в единственный длинный, размытый кадр дождя, стекающего по ветровому стеклу. Однажды я попробовала сфокусировать взгляд – и различила в этом потоке отдельные капли. Стоило сместить фокус, и становилась видна мокрая автострада за окном. Что-то говорили моему сердцу и запоминались не дома, в которых мы жили, а именно промежуточные места – автострады, грязные проселочные дороги, заправочные станции. Мотели с теплой стоячей водой в бассейнах, где плавали опавшие листья. Фруктовый сад, в который мы заехали как-то по пути в Индианаполис, чтобы набрать поздних яблок с бананово-цветочно-конфетным вкусом.

Своя собственная жизнь запоминалась мне хуже, чем прочитанные книги. Нэшвилл был городом Франчески Лии Блок. В Мэне был «Питер Пэн», потом «Питер Пэн в Кенсингтонском саду», потом – «Питер и ловцы звезд». От зимы, проведенной в Чикаго, где Элла работала смотрительницей и заодно помощницей костюмера в крохотном театре, у меня в памяти остались «Глубокий сон», «Тысяча и одна ночь» и простуда, такая сильная и постоянная, что она казалась не болезнью, а своего рода личностью.

Но всякий раз, когда мы откуда-нибудь уезжали, я чувствовала, что все произошедшее в этом городе стирается начисто – и остаемся снова только я и Элла, наши ссоры и разговоры и наши бесконечные дороги. Я записывала города и даты на уголках книжных обложек и теряла книги по пути. Может, это голос мамы шептал мне в ухо: «Не следует ничего запоминать. Злая судьба не последует за нами в наш новый дом». А может, мы просто разрывали все связи и никогда не оглядывались назад, чтобы каждый раз начинать с чистого листа.

Но я не думала, что дело в этом. Дело было во мне. Мой разум был истертой кассетой, на которую постоянно что-то записывали поверх старой записи. Иногда прорывались отдельные призрачные ноты прежней музыки. Иногда я размышляла, что это могла быть за музыка, как могла выглядеть изначальная запись меня. И боялась, что она была темнее, чем мне хотелось бы. Боялась также, что ее и вовсе не существовало. Я была как воздушный шарик, привязанный к запястью Эллы: без ее постоянных напоминаний, кто я такая и почему это имеет значение, я бы улетела в никуда.

Потеря сознания ощущалась ровно так: сдаться, позволить себе улететь в небо. Даже головная боль тут же угасла.

Но сила притяжения осталась. Мир не отпускал меня.

Голос звал снова и снова, вызывая меня из небытия. Зрение вернулось фрактальным водоворотом спиралей и сгустков, пока наконец не сложилась осмысленная картинка. Кто-то низко склонился надо мной. Солнце было у него за спиной, так что давало рассмотреть только темный силуэт. Моя рука была тяжелой, как мешок мокрой муки, но я все равно подняла ее, чтобы коснуться солнечного нимба волос этого человека. Тот замер, пока мои пальцы ласково сбегали по его теплой шее.

– Мама? – прохрипела я.

– Нет… прости.

Голос Финча был тихим и ласковым. Он вернул мне память, и я уронила руку, сжимая ее в кулак.

– Ты потеряла сознание, – объяснил он.

Спиной я прислонялась к каменной ограде садика перед одним из особняков. Свет изменился – стал жарче, более золотым. Еще пара моих попыток заговорить оказалась неудачной, но наконец я выдавила:

– Что это было?

Финч смотрел на меня с выражением, которое я не могла однозначно истолковать. Лицо его напоминало Эллу после того, как она однажды наелась печений с травкой и повела меня на шоу в планетарий: такие же расширенные и восторженные глаза. Он выглядел… пораженным, но в хорошем смысле этого слова.

Наверное, я ошибалась: вряд ли я без сознания представляла собой такое восхитительное зрелище. Я долго смотрела ему в глаза, и сияние в них постепенно погасло.

– Ты ненадолго отключилась, – сказал он. – И не ушибла голову – так что все будет в порядке. Просто нужно скорее что-нибудь съесть.

– Девочка, – сказала я. – Со свиньей. И парень с камерой. Где они?

Он слегка нахмурился.

– Не знаю, не видел. Я был занят тобой и мог их не заметить.

Улица была пуста, но я все еще чувствовала на себе внимательный взгляд.