Елизавета Йоркская. Последняя Белая роза - Элисон Уэйр

посвятить этого своего ребенка Господу. Он был щедр и послал нам десять детей, мы хотим проявить благодарность, отдав одного Ему.

Елизавета глядела на крошечное личико спящего младенца, и ей было очень грустно. Она чувствовала себя несчастной оттого, что ее выдадут замуж за будущего короля Франции, а эта малышка вовсе не познает ни супружеской жизни, ни радостей материнства, никогда ей не носить на голове корону, пока она не вознесется на небеса. Ее жизнь будет состоять из колокольного звона и молитв, сердце и разум не будут принадлежать ей, а окажутся во власти обетов бедности, целомудрия и послушания. Но все же не ей было порицать выбор родителей. Отдать ребенка Господу – это святой, вызывающий восхищение поступок, связанный с большим самопожертвованием. Елизавета была уверена, что ее родителям это решение далось нелегко.

На следующее утро после появления на свет сестры Елизавета стала для нее крестной матерью в церкви Элтема, куда набилась целая толпа знати и рыцарей. Маленькую Бриджит несла на руках к купели во главе процессии другая крестная, леди Стэнли. Елизавета шла за нею. В момент крещения сотня рыцарей и эсквайров зажгли факелы, герольды надели плащи. Младенца отнесли к алтарю, чтобы принять в церковную общину, а затем – в притвор, где девочка спокойно лежала с широко раскрытыми глазками, пока Елизавета и леди Стэнли делали ей подарки; затем малышку вернули в покои королевы, где ее благословили родители.

Семилетний Йорк во время крещения вел себя весьма важно и сумел удержаться от шалостей (может быть, строгий взгляд бабушки Йорк имел к этому какое-то отношение), а вот его маленькая супруга Анна Моубрей отсутствовала. На рождественских праздниках ее тоже не было.

– Мать Анны пишет, что девочка нездорова, – сказала королева после Двенадцатой ночи. – Доктора не могут понять, что с нею.

Йорк выглядел расстроенным, когда ему сообщили, что Анна умерла, но не плакал. Они едва знали друг друга. Ее смерть вызвала легкую рябь на поверхности его юной жизни, которая вернулась на круги своя после пышных похорон супруги в новой церкви Святого Эразма, которую королева заложила в Вестминстерском аббатстве в благодарность за рождение Нэда.

Отец провел лето за составлением брачных пар. Анна, теперь уже пяти лет от роду, должна была выйти за эрцгерцога Филиппа Бургундского, сына Максимилиана. Явно встревоженный, король Людовик перестал выплачивать королю Эдуарду пенсион и начал готовиться к войне. Союз Англии с Францией выглядел ненадежным, и Елизавета начала верить, что ее брак с дофином не состоится.

Нэду, которому исполнилось двенадцать, предстояло жениться на четырехлетней Анне, наследнице Бретани. Мария в четырнадцать лет была помолвлена с принцем Иоганном Датским, а король Яков побуждал отца прислать Сесилию в Шотландию для обручения с его сыном. Нашлись претенденты даже на руку двухлетней Екатерины, среди них был инфант Хуан, сын испанских суверенов и наследник их трона, а также Томас Батлер, граф Ормонд, хотя Елизавета понимала, что у него нет шансов против инфанта.

Однажды она вошла в главный зал отцовских покоев и застала короля склонившимся над картой.

– Если эти браки состоятся, – сказал он ей, – влияние Англии распространится на Францию, Шотландию, Данию, Бургундию, Империю, Испанию и дальше…

Это был потрясающий триумф дипломатии, который продемонстрировал Елизавете, каким великим монархом был ее отец. Однако перспектива того, что она и все ее братья и сестры будут жить в разных странах, была такой печальной, что она отвернулась, чтобы скрыть от отца слезы. И в голове у нее крутилась только одна мысль: они больше никогда не увидят друг друга.

Шотландцы стали первыми, кто поставил под угрозу цепочку великих альянсов. Они устремились через границу, осмелевшие от слухов, что их союзник, король Людовик, охладевает к Англии. В качестве ответной меры отец собрал большую армию.

– Вы полагаете, я не поеду в Шотландию, – сказала Сесилия, хмуро склоняясь над лютней.

– Вам повезло, – отозвалась Мария. – Мне хотелось бы не ехать в Данию, а Бесси не хочет во Францию.

– Не думаю, что я туда отправлюсь, – вмешалась в разговор сестер Елизавета. – Но отец все еще на это надеется. Он сказал королю Людовику, что по-прежнему будет придерживаться соглашения, если тот продолжит выплачивать ему пенсион и отправит посольство для организации моего брака с дофином.

– Значит, вероятно, мы вскоре будем провожать вас во Францию, – сказала Мария. Слезы на ее глазах выдавали печаль, которая крылась за легкомысленным замечанием. – Дорогая Бесси, не знаю, как я перенесу ваш отъезд.

– И я, – добавила Сесилия.

Елизавету охватили такие сильные чувства, что она не могла говорить. Все братья и сестры были дороги ей, но Мария стала ближе всех – подруга и наперсница, с которой она делилась всеми своими девичьими секретами. По ней она станет скучать больше всего. И осталось совсем недолго до того момента, как одну из них отошлют за границу.

Отец испытал огромное облегчение, когда король Людовик подтвердил действительность соглашения и выразил готовность прислать послов для организации брака Елизаветы, уверяя, что дальнейших отсрочек не предвидится. Елизавете было трудно скрывать свои чувства. Куда бы она ни шла, чем бы ни занималась, ее преследовала одна мысль: отпущенное ей время истекает.

Удивительно, но в мае 1482 года Елизавета все еще находилась в Англии. Подготовка к бракосочетанию заняла целую вечность.

– Если бы этим доверили заниматься нам, женщинам, вы бы уже пару лет как были замужем, – ворчала мать. – Не знаю, почему мужчины так запутывают все дела.

Королева и ее старшие дочери наслаждались пикником на открытом воздухе, сидя под раскидистым деревом за столом, уставленным золотой посудой, блюдами с мясом, фруктами и марципанами. День был жаркий, и девочки закатали рукава, но мать отказалась снять геннин. Она никогда не позволяла себе хоть чем-нибудь принижать свое королевское достоинство. Это раздражало Елизавету, но она понимала, что мать постоянно ощущала необходимость компенсировать чопорностью недостаточно высокое происхождение.

В шестнадцать лет принцесса стала все чаще смотреть на мать критическим взором. Королева была такой требовательной и придирчивой, вечно читала нотации о том, как следует вести себя мадам дофине, будто ее дочери не вбили это в голову накрепко за прошедшие годы. Иногда Елизавете вообще не нравилась мать. Тогда она чувствовала вину, вспоминая, что королеве довелось пережить много трагедий и под холодностью ее манер скрывалась искренняя любовь к дочери.

Однако сегодня королева шутила и пребывала в смешливом настроении. Елизавете нравились такие моменты. А вот Мария не разделяла ее веселья.

– Что случилось? – спросила мать.

– Я плохо себя чувствую, – дрожа, ответила Мария.

Королева пощупала ее лоб.