Тревожных симптомов нет. День гнева - Илья Варшавский

– А почему бы и нет?

– А потому и нет, что не существовал. Вот мы с вами сидим здесь, в кабинете. Это факт, который можно доказать. А если б нас не было, то и доказывать нечего.

– Однако же… – попытался возразить Курочкин.

– Однако же вот вы ко мне пришли, – продолжал Хранитель. – Мы с вами беседуем согласно инструкции, тратим драгоценное время. Это тоже факт. А если бы вас не было, вы бы не пришли. Мог ли я в этом случае сказать, что вы не существуете? Я вас не знал бы, а может, в это время вы бы в другом кабинете сидели, а?

– Позвольте-позвольте! – вскричал Курочкин. – Так же рассуждать нельзя, это софистика какая-то! Давайте подойдем к вопросу иначе.

– Как же иначе? – усмехнулся Хранитель. – Иначе и рассуждать нельзя.

– А вот как. – Курочкин снова достал сигарету и на этот раз закурил, не спрашивая разрешения. – Вот я к вам пришел и застал вас в кабинете. Так?

– Так, – кивнул Хранитель.

– Но могло бы быть и не так. Я бы вас не застал на месте.

– Если б пришли в неприемное время, – согласился Хранитель. – У нас тут на этот счет строгий порядок.

– Так вот, если вы существуете, то секретарша мне бы сказала, что вы просто вышли.

– Так…

– А если бы вас не было вообще, то она и знать бы о вас ничего не могла.

– Вот вы и запутались, – ехидно сказал Хранитель. – Если б меня вообще не было, то и секретарши никакой не существовало бы. Зачем же секретарша, раз нет Хранителя?

Курочкин отер платком потный лоб.

– Не важно, – устало сказал он, – был бы другой Хранитель.

– Ага! – Маленькие глазки Хранителя осветились торжеством. – Сами признали! Как же вы теперь будете доказывать, что Хранителя Времени не существует?

– Поймите, – умоляюще сказал Курочкин, – поймите, что здесь совсем другой случай. Речь идет не о должности, а о конкретном лице. Есть евангелические предания, есть более или менее точные указания времени, к которым относятся события, описанные в этих преданиях.

– Ну и чего вам еще нужно?

– Проверить их достоверность. Поговорить с людьми, которые жили в это время. Важно попасть именно в те годы. Ведь даже Иосиф Флавий…

– Сколько дней? – перебил Хранитель.

– Простите, я не совсем понял…

– Сколько дней просите?

Курочкин облегченно вздохнул.

– Я думаю, дней десять, – произнес он просительным тоном. – Нужно побывать во многих местах, и, хотя размеры Палестины…

– Пять дней.

Хранитель открыл папку, что-то написал размашистым почерком и нагнулся к настольному микрофону:

– Проведите к главному хронометристу на инструктаж!

– Спасибо! – радостно сказал Курочкин. – Большое спасибо!

– Только там без всяких таких штук, – назидательно произнес Хранитель, протягивая Курочкину папку. – Позволяете себе там черт знает что, а с нас тут потом спрашивают. И вообще воздерживайтесь.

– От чего именно?

– Сами должны понимать. Вот недавно один типчик в девятнадцатом веке произвел на свет своего прадедушку, знаете, какой скандал был?

Курочкин прижал руки к груди, что, по-видимому, должно было изобразить его готовность строжайшим образом выполнять все правила, и пошел к двери.

– Что ж вы сразу не сказали, что вас направил товарищ Флавий? – крикнул ему вдогонку Хранитель.

* * *

В отличие от Хранителя Времени создатель наградил главного хронометриста таким количеством волос, что часть из них, не уместившаяся там, где ей положено, прозябала на ушах и даже на кончике носа. Это был милейший человек, излучавший доброжелательность и веселье.

– Очень рад, очень рад! – сказал он, протягивая Курочкину руку. – Будем знакомы. Виссарион Никодимович Плевако.

Курочкин тоже представился.

– Решили попутешествовать? – спросил Виссарион Никодимович, жестом приглашая Курочкина занять место на диване.

Курочкин сел и протянул Плевако синюю папку.

– Пустое! – сказал тот, небрежно бросив папку на стол. – Формальности обождут! Куда же вы хотите отправиться?

– В первый век.

– Первый век! – Плевако мечтательно закрыл глаза. – Ах, первый век! Расцвет римской культуры, куртизанки, бои гладиаторов! Однако же у вас губа не дура!

– Боюсь, что вы меня не совсем правильно поняли, – осторожно заметил Курочкин. – Я не собираюсь посещать Рим, моя цель – исторические исследования в Иудее.

– Что?! – подскочил на стуле Плевако. – Вы отправляетесь в первый век и не хотите побывать в Риме? Странно!.. Хотя, – прибавил он, пожевав в раздумье губами, – может, вы и правы. Не стоит дразнить себя. Ведь на те несколько жалких сестерций, которые вам здесь дадут, не разгуляешься. Впрочем, – он понизил голос до шепота, – постарайтесь прихватить с собой несколько бутылок пшеничной. Огромный спрос во все эпохи. Только… – Плевако приложил палец к губам. – Надеюсь, вы понимаете?

– Понимаю, – сказал Курочкин. – Однако мне хотелось бы знать, могу ли я рассчитывать на некоторую сумму для приобретения кое-каких материалов, представляющих огромную историческую ценность.

– Например?

– Ну хотя бы древних рукописей.

– Ни в коем случае! Ни в коем случае! Это как раз то, от чего я должен вас предостеречь во время инструктажа.

Лицо Курочкина выражало такое разочарование, что Плевако счел себя обязанным ободряюще улыбнуться.

– Вы, наверное, первый раз отправляетесь в такое путешествие?

Курочкин кивнул.

– Понятно, – сказал Плевако. – И о петле гистерезиса ничего не слыхали?

– Нет, не слышал.

– Гм… Тогда, пожалуй, с этого и нужно начать. – Плевако взял со стола блокнот и, отыскав чистую страницу, изобразил на ней две жирные точки. Вот это, – сказал он, ткнув карандашом в одну из точек, – состояние мира в данный момент. Усваиваете?

– Усваиваю, – соврал Курочкин. Ему не хотелось с места в карьер огорчать такого симпатичного инструктора.

– Отлично! Вторая точка характеризует положение дел в той эпохе, которую вы собираетесь навестить. Согласны?

Курочкин наклоном головы подтвердил свое согласие и с этим положением.

– Тогда можно считать, – карандаш Плевако начертил прямую, соединяющую обе точки, – можно считать, что вероятность всех событий между данными интервалами времени лежит на этой прямой. Образно выражаясь, это тот путь, по которому вы отправитесь туда и вернетесь обратно. Теперь смотрите: предположим, там вы купили какую-то рукопись, пусть самую никчемную, и доставили ее сюда. Не правда ли?