Тень невидимки - Андрей Ильин

— Нас… до кучи? Какой кучи?

— До той самой. Ну ты, блин тупой. Выражение такое — до кучи. Америку туда и вас. Разом. Всех! Чтоб накрыло… Этой самой… Мамы вашей! Ну, это тебе вовсе не понять. Короче, я рядом был. Может, это я его отговорил. Понял?

Гость понимал. Всех. И слушал — всех.

— Вон того видишь? Вон того!.. Ты знаешь, кто это? Лучше тебе не знать! Или тот… Тот вообще…

На столы выставлялись новые бутылки. К столам подтягивались новые гости. Потому что халява. И о подарках.

Вот этот… Фас, профиль… Нет, не похож. Нигде не мелькал, ни в телевизоре, ни на стадионе. А этот? Фас… Нет. А профиль? Стоп! Этот был в третьем от президентской трибуны ряду. Мелкая сошка, но всё же…

Дальше. Этот… Этот… Сколько их тут набежало на дармовщину. Нет, не только на дармовщину — на интерес. Этот? Был. Хотя теперь выглядит иначе, потому что расслабился, расплылся. Но был, точно был, потому что нос, надбровные дуги, скулы… Еще? А вот этот мелькал довольно близко к «Хозяину». Надо к нему присмотреться. Как к нему обращаются? Семен? Хорошо, пусть будет Семен.

Кто-то постучал вилкой по бутылке.

— Тост, хочу сказать тост в честь нашего гостя.

Все притихли. Налили.

— Когда-то мы были врагами.

Все согласно кивнули.

— Теперь сидим за одним столом.

Опять согласились.

— Ты пацан правильный, не жадный. И вообще… — Потянулся, поцеловал гостя жирными губами. — Нравишься ты мне!

Посланник султана радостно улыбался.

— Но хоть ты и свой в доску и мне нравишься, если мне прикажут, я тебя вот этой самой рукой, не дрогнув! Потому что работа такая! Потому что нам доверяют Самого! Понял? И не только тебя — любого на куски, — обвел выступающий пальцем вокруг.

Все зааплодировали. Хороший тост… А это кто? Фас… Профиль… Нет, мимо. Этот? Или вон тот? Фас… Похож… И как-то все, глядя на него, взгляд отводят. Да и он ни к кому с объятьями не лезет, держится чуть особняком. Интересно, надо к нему присмотреться внимательней. Навести справки… Дальше…

— А теперь ответный тост.

Придется отвечать.

— А ну тихо вы там!

Гость встал, поднял стакан, сказал:

— Я рад быть здесь со свой друг! Я сильно поражен широкий русский душа, его гостеприимство. Я хочу пить за ваш здоровье! Я вас любить!

— Ур-ра! — гаркнул стол.

Вдруг всё стихло. В зал незаметно, но так, что все заметили, втиснулось несколько фигур. А это что за гости? Это лицо он помнит. Где он мелькал? На стадионе или в новостях? И этот… И тот…

Есть! Эти были в первом кругу охраны! Вот эти двое. Те остальные, кажется, нет. Но эти точно были!

Гостя толкнули в бок.

— Ты это, подарки… У тебя с собой?

— Да, подарок султана, я брать сюда.

— Ну вот! Тех видишь? Им подари.

— А кто они есть?

— А тебе не один хрен… Этот Петруха, а тот Семен!

— Они мой коллега? Они достойны подарок его величества султана?

— Еще как! Я тебе потом про них расскажу. Давай, не жмоться!

Посланник встал. И все привстали.

— Я хотеть теперь подарить очень главный, самый дорогой подарок от его величество султан.

Все замерли, боясь пошевелиться! Вновь пришедших подтолкнули к гостю.

— Это подарок, который мечтает получать каждый подданный… Это подарок!..

Все рты от напряжения открыли. Ну, не тяни ты кота за хвост!.. Ну давай, давай…

— Это… — Посланник щелкнул пальцами.

Уже знакомый всем служка внес какую-то коробку и бухнулся с ней на колени.

— Это! — закатил глаза посланник. — Я мечтать иметь такой подарок всю жизнь, но не иметь такой великий подарок! — Он стал шарить в коробке.

Служка подобострастно смотрел то на него, то на коробку, готовый услужить в любую секунду. Чтоб их всех!

— Это!..

Посланник восхищенно покачал головой. Что-то в коробке ухватил, вытащил и поднял. Все потянули шеи, зашикали друг на друга.

— Это… Вот!..

Служка бухнулся лбом о паркет. Чего это он? В руках гостя были какие-то тряпицы на шнурках. Что за хрень? Все уставились на них.

— Это самый дорогой подарок от султан! Это кусочки халат нашего господина, его величества, который он собственноручно…

Все отпали. Кто-то разочарованно присвистнул, кто-то хихикнул в кулак.

— Я хотеть вручить его вам.

Дрожащей рукой посланник передал тряпицы, почтительно склонив голову. Он аж вспотел от усердия! Награжденные улыбались стиснув зубы. На них смотреть было больно… Вот это подстава! А они губу раскатали, про сувениры прослышав! Они думали — им алмазы в шапки сыпать будут! А тут тряпки на шнурках. Ну, хоть бы на золотой цепочке, которую в ломбард снести можно! Ну, не сука этот султан! Кто-то злорадно ухмыльнулся, кто-то побледнел, кто-то протрезвел… Общее разочарование. Какая жалость…

Эх, ребята, ну не жлобы вы тут все? Как можно презренный металл больше Родины любить? Ведь пришли вы сюда, пришли, хотя права не имели рожи свои секретные светить и уж тем более принимать подарки из чужих рук! Но не совладали с собой, жадность вас обуяла, захотелось цацки на халяву урвать! Притащились, а вам тряпки на шнурках… Ладно, получите вы свои тридцать сребреников.

— И еще я хотеть вручить для память маленький сувенир, — сказал посланник султана. — Вот эти перстни.

И все привстали, притиснулись и выдохнули, потому что перстни были золотые и с бриллиантами. Ух ты!.. И всем сразу стало хорошо. И все расслабились, потому что посчитали, что пришли сюда не зря.

Хотя — зря! Лучше бы им было сюда не приходить, потому что бесплатный сыр — он только в мышеловках. Равно как и дармовые перстни на пальцах…

* * *

Прощание было кратким.

— Молодец, хорошо сыграл, — похвалил Резидент. — Даже я тебе поверил.

— Талантом бог не обидел. И еще школа, — скромно потупил взгляд посланник. — Мне и не такие роли приходилось играть. Я, батенька, Борьку Годунова в первых составах игрывал, да так, что зритель на галёрках рыдал! А такого растрогать — семь потов сойдет. — Он вдруг выпрямился, приподнял бровь, вперил взгляд в собеседника, словно просверлить его хотел, сказал гортанно: — Кто ты есть, червь человечий? Блоха! Как смеешь перечить государю не голосом, но ликом своим! Отвечай, смерд, покуда я тебя на кол не усадил, аки пса поганого! Ну!..

И как-то даже захотелось пасть пред ним ниц и распростершись, целуя мыски туфель, молить о прощении.

Хорош! Ничего не скажешь. На таком фоне всяк будет невидимкой, лицо которого, как ни напрягайся, после не вспомнишь. Не должны вспомнить! Да и незачем вспоминать. Зритель обращает внимание на главных героев, а не на подыгрывающих им загримированных статистов.