Мой мальчик - Ник Хорнби

— Вообще-то, я еще не закончила. Почему вы купили ему дорогие кроссовки?

— Потому что… да вы только посмотрите на него! — Они оба посмотрели на него. Даже Маркус оглядел самого себя.

— Что с ним не так?

Уилл взглянул на нее.

— А вы не догадываетесь? Вы и в самом деле не догадываетесь.

— О чем?

— Вообще-то, Маркуса в школе едят с потрохами каждый день. Они его раздирают на куски каждый чертов день, а вас волнует, откуда у него взялись новые кроссовки и не развращаю ли я тут вашего мальчика.

Внезапно Маркус почувствовал себя опустошенным. Он и не представлял, насколько все серьезно, пока Уилл не начал орать, но Уилл был прав, его действительно раздирают на куски каждый чертов день. До сих пор он не связывал дни недели воедино: каждый из дней был плохим, но чтобы выжить, он притворялся, будто бы каждый следующий день не связан с предыдущим. Теперь он понял, как это глупо, и насколько все в его жизни дерьмово, и ему захотелось лечь в кровать и не вставать до выходных.

— У Маркуса все в порядке, — отчеканила мама.

Сначала Маркус не поверил своим ушам, но потом, прислушавшись к словам, отдававшимся эхом в его голове, попытался найти в них иной смысл. Может быть, речь идет о другом Маркусе? Может быть, у него все в порядке с чем-то, о чем он забыл? Но никакого другого Маркуса не было и в помине, и ни с чем другим у него не было все в порядке, просто его глупая, ненормальная мать ничего не замечает.

— Да вы, наверно, шутите, — сказал Уилл.

— Я знаю, что ему нужно время привыкнуть к новой школе, но…

Уилл рассмеялся.

— Ага. Дайте ему пару недель, и все будет в порядке, да? Как только у него перестанут красть ботинки и преследовать его после школы, все встанет на свои места.

Но ведь это не так. Они оба с ума посходили.

— Я так не думаю, — сказал Маркус, — на это мне потребуется больше, чем пара недель.

— Знаю, — согласился Уилл. — Я просто пошутил.

Маркусу казалось, что в таком разговоре не место шуткам, но, по крайней мере, это означало, что хоть кто-то понимает, что в действительности происходит. Но как же получилось, что этим "кто-то" оказался Уилл, с которым он знаком всего ничего, а не мама, с которой он знаком, как минимум, всю жизнь?

— Мне кажется, вы все несколько утрируете, — заметила Фиона. — Вероятно, вам в жизни не приходилось общаться с детьми.

Маркус не понял, что означало слово "утрируете", но Уилла оно еще больше разозлило.

— Да я, блин, сам был ребенком, — сказал Уилл. Теперь он ругался через каждое слово. — И я ходил в эту чертову школу. И я могу отличить ребенка, которому просто трудно приспособиться, от того, у которого все хреново, так что не надо мне тут говорить, что я утрирую. И я еще должен это выслушивать от человека, который…

— А!!!!!!!! — заорал Маркус. — Я-ия-ия-ия-ия-ия!!!!!

Они оба уставились на него, а он на них. Он никак не мог объяснить этот крик; он издал первые два звука, которые пришли ему в голову, потому что понял, что Уилл собирается вставить что-то про больницу, а он этого не хотел. Это было бы несправедливо. То, что его мама повела себя глупо, еще не давало Уиллу права нападать на нее за это. Ему казалось, что вся эта история с больницей была гораздо серьезнее, чем швыряние конфетами и происшествие с кроссовками, и их не следует мешать в одну кучу.

— Что с тобой? — спросил Уилл.

Маркус пожал плечами:

— Ничего. Просто… не знаю. Захотелось поорать.

Уилл покачал головой.

— Господи, — сказал он, — ну и семейка.

Перепалки этого вечера Маркусу не понравились, но, когда они закончились, он понял их смысл. Теперь его мама знает, что у Уилла нет ребенка, и это хорошо, и она знает, что он заходит к Уиллу после школы, что тоже, видимо, хорошо, потому что в последнее время ему приходилось выдумывать много всякой всячины, а ему это не нравилось. А самое главное, она узнала о том, что происходит в школе, поскольку Уилл ей все разложил по полочкам. Сам Маркус не мог ей всего этого объяснить, потому что прежде сам был не в состоянии взглянуть на ситуацию в целом, но ведь на самом деле не важно, кто ей все это объяснил, главное, что до Фионы наконец-то дошло.

— Ты туда больше не пойдешь, — сказала она по пути домой.

Маркус знал, что она так скажет, и решил не придавать этому значения, но все равно начал спорить.

— Почему?

— Если ты хочешь что-то рассказать, расскажи это мне; если тебе нужна новая одежда, я куплю ее тебе.

— Но ты не знаешь, что мне нужно.

— Так скажи мне.

— Я сам не знаю, что мне нужно. Только Уилл знает, что мне нужно.

— Не смеши меня.

— Так и есть. Он знает, что сейчас носят дети.

— Дети носят то, что надевают по утрам.

— Ну ты же знаешь, что я имею в виду.

— Ты имеешь в виду, что он возомнил себя эдаким модником и, хоть ему и бог знает сколько лет, он в курсе, какие нынче носят кроссовки, хоть и не имеет никакого представления обо всем остальном на свете.

Именно это он и имел в виду. Уилл разбирался в этих вопросах, и Маркус считал, что ему очень повезло его встретить.

— Нам такой человек не нужен. Мы и сами прекрасно справляемся.

Маркус посмотрел в окно автобуса и задумался, так ли это на самом деле, и решил, что вовсе нет, потому что сами они ни с чем прекрасно не справляются, с какой стороны ни посмотри.

— Если у тебя и есть проблемы, то с твоими туфлями они точно не связаны, это я тебе могу сказать наверняка.

— Да, я понимаю, но…

— Маркус, поверь мне. Ладно? Я уже двенадцать лет, как твоя мама. И я с этим неплохо справлялась. Я отдаю себе отчет и знаю, что делаю.

Маркус никогда бы не подумал, что его мама знает, что делает. С другой стороны, он также не считал, что она вообще не отдает себе отчет в том, что делает; просто все то, что она делала с ним (для него? ему?), не выглядело как целенаправленные действия. Он всегда думал, что быть мамой — это просто, как, например, водить машину: большинство людей с этим справляются, а испортить все можно, только если сделать что-то действительно глупое, к примеру, въехать на машине в автобус или не научить своего ребенка говорить "спасибо", "пожалуйста" и "извините". (Маркус думал, что в школе полно детей, которые воруют, слишком много ругаются или задирают других, и их родителям есть за что ответить.) Если так на это смотреть, то здесь вроде и думать особо не о чем. Но, кажется, его мама считала, что за этим стоит нечто гораздо большее, и уверяла его, что действует по плану.

А если у нее есть план, то у Маркуса есть выбор. Или он должен положиться на нее, поверить ей, когда она утверждает, будто бы знает, что делает, и, следовательно, смириться с тем, что происходит в школе, так как в конце концов все уладится, ведь она знает нечто такое, что ему недоступно. Или же он может решить, что она, видимо, из тех ненормальных, которые сначала наглотаются таблеток, а потом начисто об этом забывают. Оба варианта его пугали. Он не хотел мириться со сложившейся ситуацией, но, выбрав второй вариант, ему пришлось бы стать мамой самому себе, а как можно быть самому себе мамой, если тебе всего двенадцать лет? Он мог бы научить себя говорить "извините", "спасибо" и "пожалуйста", это как раз просто, но он не представлял, как быть со всем остальным. Он даже не знал, что такое это "все остальное". До сего дня он и не догадывался, что "все остальное" существует.