Карельский блицкриг - Владимир Панин

– Старший лейтенант, я запрещаю вам обсуждать приказ командования. Сказано ждать, значит ждать! Там наверху лучше знают, кого сейчас поддержать, а кого оставить на потом.

Пока высокое начальство «делало думато», финны закончили перемалывать рощу и пополнили наступательные ряды еще одним, подошедшим с марша батальоном. На этот раз успех был на стороне командующего объединенным отрядом майора Шрове. Роща была полностью зачищена от русских солдат, после чего финны навалились на роту Супонина.

К этому моменту понтонеры подвезли лодки, и Любавин был готов начать форсирование реки, но Гусыгин медлил с отданием приказа. Капитан уже доложил в полк об успешном форсировании реки и захвате плацдарма ротами его батальона. За свой доклад он получил благодарность от комполка, который поспешил обнадежить комдива, а тот комкора. Все было хорошо, все были довольны, и перед капитаном стоял вопрос, что делать дальше.

Видя, какие потери понесли роты при форсировании реки, возникал вопрос о целесообразности переправлять на тот берег третью роту, а вместе с ней и штаб батальона. Идти в ночь, неизвестно куда, Гусыгину очень не хотелось, тем более у него была веская причина, слишком поздно были доставлены лодки.

Все было ничего, но третьей ротой командовал Любавин, которого капитан недолюбливал. За глаза он называл Любавина «принцем Савойским», подразумевая доморощенность суждений старшего лейтенанта. Будь его воля, он первым бросил бы на форсирование реки роту Любавина, но она как на грех застряла на марше, и в бой пришлось послать роту Супонина.

Опасения капитана в том, что Любавин не даст ему спокойной жизни, подтвердились немедленно, едва прибыли лодки.

– Бой в районе рощи затих и по докладу наблюдателей переместился в квадрат 24–12. Нам необходимо как можно быстрее начать переправу, чтобы помочь нашим товарищам, – настаивал Любавин, но у Гусыгина было иное мнение.

– Зачем зря рисковать людьми? Наши наверняка отбили атаку врага в районе рощи, и теперь они пытаются прорвать нашу оборону в другом месте. Если бы Доброву нужна была бы наша помощь, он бы подал сигнал двумя красными ракетами. Их нет, значит, они справляются своими силами. Наступит утро, тогда и начнем переправу.

– Добров может быть убит, или ракетчик не смог подать условный знак. Посмотрите, как там стреляют, в любом случае наша помощь там не помешает, – настаивал Любавин, и, чувствуя, что старлей просто так не отступит, Гусыгин пустился на примитивную хитрость.

– Слишком много может быть в ваших рассуждениях, а мне нужно знать точно, что делать. Пусть ваши солдаты будут готовы к началу переправы, а я пойду, свяжусь с комполка… – сказал Гусыгин и удалился в штаб. Капитан решил продержать на морозе строптивого лейтенанта, чтобы тот, замерзнув, сам отвел своих людей от переправы.

Расчет был верным, но на беду Гусыгина в его отсутствие к переправе подошел батальонный комиссар Маркелов. Именно он отправился к саперам выбивать лодки для роты Любавина и вопреки надеждам комбата вернулся на ночь глядя, не оставшись в теплом штабе полка.

Старый партиец, направленный в ряды РККА с конца 1938 года для укрепления дисциплины, он был очень требователен к военным, видя в их действиях либо халатность, либо скрытый саботаж в выполнении приказа.

Следовало признать, что основания думать так у батальонного комиссара были и, увидев стоявших без дела солдат, он заподозрил Любавина в причастности к этим грехам. Узнав, что рота вот уже больше получаса стоит в ожидании приказа от Гусыгина, комиссар пришел в ярость и бросился на узел связи, где комбат коротал время в приятном женском обществе.

Прихваченный, что называется, на «горячем» Гусыгин поспешил дать приказ к отправке солдат, навечно занеся Любавина в свой «черный список».

Пока шли все эти события, выстрелы на северном берегу уже стихли. Финны взяли полностью под свой контроль оборонительные позиции советского десанта в районе хутора, за исключением кирпичного здания автомобильной мастерской.

За ее крепкими стенами нашли укрытие восемнадцать человек из роты старшего лейтенанта Супонина. Израненные, со скудным запасом патронов и гранат, они оказали упорное сопротивление наседавшему на них врагу, который был вынужден отступить. Не желая нести бессмысленные потери в ночное время суток, майор Шрове приказал отступить, чтобы утром уничтожить прицельным артиллерийским огнем последний оплот русского сопротивления.

В Красной армии к началу декабря 1939 года было много того, от чего волосы встают на голове дыбом, но и у финнов хватало собственного разгильдяйства, ошибок и обычной халатности. Так, зачистив от русского десанта рощу и хуторок, майор Шрове не стал занимать захваченные им позиции. Он с чистой душой отвел свои войска на исходные позиции, оставив вблизи мастерской отделение наблюдателей с пулеметом, с приказом не допустить попыток прорыва русских из автомастерской.

Об этом он доложил в штаб полка и получил полное одобрение своих действий. Морозить своих солдат финские отцы-командиры не хотели, а мысль, что кто-то ночью попытается форсировать реку, казалась им откровенно глупой. Кто будет совершать подобное самоубийство?

Все это говорило о том, что, несмотря на долгое соседство, финны плохо знали своего дикого соседа, который может легко совершить то, что не укладывается в простую логику.

Благодаря отсутствию в этом месте обороны противника прожекторов и осветительных ракет, рота Любавина смогла благополучно переправиться на вражеский берег. Было около двенадцати часов ночи, когда, оставив лодки на берегу реки, они без единого выстрела заняли рощу, где держал свою последнюю оборону капитан Добров.

Перед бойцами предстало ужасное зрелище с замерзшими трупами на почерневшем от взрывов и пролитой крови снегу. Все защитники этого рубежа были мертвы, и легкий ветерок уже наносил снежную пыльцу на их лица. Из всей роты только два бойца смогли спастись благодаря темному сумраку ночи. Подавив активное сопротивление солдат Доброва и наскоро прочесав рощу, финны ушли, милостиво оставив раненых замерзать на снегу.

Спасшиеся стрелки рассказали Любавину, что их командира сразил осколок мины в самом начале обстрела рощи вражеской артиллерией, а из оставшихся в живых на тот момент командиров никто не знал о существовании условного сигнала красными ракетами.

Когда судьба десанта стала более ясной, перед Любавиным встал непростой вопрос, что делать. Отойти ввиду малочисленности своих сил или выполнить приказ командования и остаться на достигнутом рубеже. Оказавшись в столь непростом положении, старший лейтенант не растерялся и проявил характер. Первым делом он отправил на свой берег лодку с донесением и просьбой прислать ему комендантский взвод и пулеметчиков. Вторым его действием была организация разведки, в которую он послал самых опытных бойцов из своей роты, в прошлом охотников. Бывалые люди, они смогли не только незаметно подобраться к позициям врага, но и определить их приблизительную численность.

К двум часам ночи Любавин не только располагал разведывательными данными о противнике, но и получил пополнение. Под напором комиссара Маркелова комбат был вынужден расстаться со своим последним резервом, окончательно записав Любавина в свои злейшие враги.