Жестокий рикошет - Сергей Самаров

* * *

У других бойцов группы не было биноклей, и потому старший лейтенант Радченков разрешил всем, кроме фланговых часовых, отдыхать, предупредив, что необходимость активных действий может наступить в любой момент и, скорее всего, наступит с приходом темноты, когда придется выставить дополнительные посты во всех направлениях. «Подснежники» старший лейтенант приказал не выключать, чтобы он при необходимости мог обратиться сразу ко всем, не повышая голоса. Чтобы дать отдыхающим возможность уснуть без помех, Вячеслав вместе со Страшковым и Скорняковым отключили микрофоны своих «подснежников», но оставили включенными наушники, чтобы не пропустить, если таковое поступит, предупреждение часовых.

Наблюдение продолжалось молча до того времени, когда гостей привели к какому-то дому.

– Вот, похоже, и сам Авдорхан Дидигов объявился. Не могу сказать, лысый ли он, поскольку мужчина в мохнатой шапке, но ростом мал и брюшко имеет основательное.

Старшие лейтенанты перевели бинокли на дом. Стали тоже наблюдать, но комментировал события один снайпер, поскольку прицел помогал ему рассмотреть даже выражение лиц.

– Встречает уважительно. Видимо, спрашивает, как добрались, много ли спецназовцев ГРУ на пути встретили. Отвечает один длиннобородый.

– Похоже, что он ждал их?

– Определенно, ждал. Но встрече не очень рад. Мне так кажется.

– «Прослушка» ничего не говорила о подкреплении. Значит, Авдорхан или другими средствами связи пользуется, или несколько трубок имеет. Если это вообще подкрепление, а не что-то другое. Проследи, как провожатый? Как он себя ведет?

– Почти на равных. С легкой дистанцией.

– Значит, это и есть Кадимагомед Заркаев. Запомни лицо. Возможно, тебе придется его выделить из толпы. Это самый опасный человек в банде.

– Пулей выделить?

– А ты можешь стрелять и маркером?

– Тогда я приготовлю «СП-6»[6]. Он в бронежилете.

– Могут быть и другие опасные, но о них пока не знаем, – поправил старший лейтенант Скорняков.

– Скоро будем знать. Но мы, кажется, опоздали. Какая-то группа возвращается со стороны гор. Боевики могли выйти к пленникам раньше, когда мы были далеко, а сейчас возвращаются. Внимание. Женя, следим за группой. Предполагаю, что придется кого-то из этой группы захватывать в качестве проводника. Видишь их?

– Нашел. Надо проверить, куда они пойдут. На доклад или сразу по домам.

– Кто-то один пойдет докладывать, – предположил Вячеслав.

– Значит, нам надо определить, где живут другие. Четыре человека. Трое пойдут по домам. Три дома запоминаем, ищем двор без собаки.

– Пять человек, – поправил командир.

– Четыре, – настаивал на своем Скорняков.

– Вы за разными группами наблюдаете, – заметил старший прапорщик. – Две группы вошли в село с разных сторон.

– Может, подскажешь, какая из них навещала пленников? – спросил Радченков.

– Я даже через прицел не ясновидящий. Но мне кажется, что к ним отправляется третья группа. Три человека, у одного за плечами рюкзак. Из двора Авдорхана Дидигова~

– Продолжай наблюдать за ними. Мы ведем свои группы. Надо за всеми присмотреть. К сожалению, вот-вот темнеть начнет.

Вячеслав включил свой микрофон.

– Внимание всем! Подъем! – Старший лейтенант подождал пять секунд, давая возможность бойцам открыть глаза и потрясти головой для пробуждения. – Все ко мне! Буду ставить задачу по блокировке подходов к селу.

Я хорошо и спокойно поспал. Честно говоря, ожидал какого-то более необычного действия парамедола, может быть, даже галлюцинаций или еще чего-то в этом роде. Но ничего, кроме сильного расслабления, не испытал. Я расслабился, и это мне помогло слегка прийти в себя. Усталость не ощущалась, и даже раны не так болели, хотя по-прежнему рана в боку чувствовалась так, словно нож все еще торчал там и мешал пошевелиться. Наверное, это естественно, поскольку рана глубокая и болит на всем своем протяжении. То есть на всей глубине, куда вошел нож.

Проснулся я на самом закате. Немного вялый после употребления сильного успокоительного, но это и неудивительно, потому что спал мало, а организм испытывает потребность в более длительном отдыхе, который для меня сейчас невозможен. Я боялся проспать дольше, гораздо дольше, чем хотелось бы. Но организм не подвел. Я давно научился просыпаться тогда, когда это необходимо, и внутренний будильник, контролируемый подсознанием, у меня всегда работал исправно.

Осмотрелся я еще лежа. Ничего подозрительного не заметил, привидения убитых бандитов вокруг меня не столпились, и, чтобы в себя прийти окончательно, я несколько раз присел. Приседания помогают развеять сон гораздо лучше, чем размахивание руками и ногами. Да и размахивания в моем состоянии чреваты последствиями. Даже приседания напомнили, что последнюю рану я получил нешуточную, но и первая тоже давала о себе знать.

Санитарная сумка лежала, как и прежде, рядом, и я, пока еще не стемнело полностью, взялся за перевязку. Сначала с той раны, что проще, то есть с бедра. Рана на бедре уже подсохла, совсем не кровоточила, но я все же обильно полил ее перекисью водорода и без боли оторвал присохший тампон, который сразу после обработки раны хлоргексидином заменил на новый. Перевязка не заняла много времени, а недостатка в бинтах я не испытывал. Покойная санитарка готовилась, кажется, после встречи со мной всю банду перевязывать. Но я остался доволен ее запасливостью.

Однако рана в боку, нанесенная той же санитаркой, обещала неприятности и в будущем. Прямо под раной появился сильный отек, края самой раны сильно воспалились и припухли. Хорошо бы сейчас какой-нибудь сильный антибиотик выпить для обеззараживания или для чего там еще его пьют. Для остановки воспалительного процесса. Но я слишком плохо разбирался в названиях лекарств. Нашел в санитарной сумке бисептол. Это тоже антибиотик, но, насколько я знаю, используется при отравлениях. Но на всякий случай я и бисептол выпил. Сразу две таблетки – ударная доза.

Темнело быстро. И потому я поспешил промыть хлоргексидином и эту рану и снова заклеил ее кусками пластыря поверх тампона так, чтобы было видно, что я заклеиваю, потому что на ощупь выполнять такую болезненную операцию не хотелось. Но я уже чувствовал себя совсем не так, как тогда, когда первую перевязку делал. Тогда я сидеть толком не мог, все упасть норовил. Сейчас даже встал без проблем, хотя и почувствовал резкую боль. И более легко справился с напяливанием на себя бронежилета и «разгрузки».

* * *

Вышел я уже в темноте и радовался, что луна прячется где-то за горным хребтом, освещая только краешек неба. Это позволяло мне идти не по «зеленке», где можно было в густом сумраке на куст лицом напороться и без глаза остаться, а по берегу ручья, впрочем, от «зеленки» на всякий случай не удаляясь дальше двух шагов. По другую сторону, уже в четырех шагах от меня, журчал ручей, скрадывая звук моей поступи, но я не имею привычки ходить, как статуя командора, тяжело ступая, и потому этому вопросу много внимания не уделял. Хотя понимал, что ручей и звуки, издаваемые чужими ногами, тоже глушит. Но я мог справедливо рассчитывать на то, что здесь сейчас, кроме меня, ходить некому. Едва ли двое оставшихся на посту бандитов решат разделиться, и один отправится посмотреть, что за стрельба была неподалеку и каковы результаты поиска беглеца. У бандитов не может быть сомнений – двадцать человек в их понимании должны были теоретически легко со мной расправиться. Они бы и расправились, если бы я сразу против всех принял бой. Но мне это почему-то казалось малоинтересным, и я дал им возможность разделиться и рассредоточиться.