Грядущий Аттила. Прошлое, настоящее и будущее международного терроризма - Игорь Ефимов

Существенная разница, правда, состоит в том, что у сегодняшних гуманистов нет безопасного укрытия. Безопасности просто не осталось ни в одном уголке цивилизованного индустриального мира. Бомбы террористов не спрашивают о наших политических пристрастиях. "Миротворцы" и "агрессоры" одинаково погибали в иерусалимских автобусах, в лондонском метро, в испанских поездах, в московском театре, в небоскрёбах Нью-Йорка, в авиалайнерах всех стран. Как это ни парадоксально, мне кажется, что именно сфокусировав наш исторический телескоп на 17–19 века и направив его сначала в американские прерии, а потом — в российские степи, мы сможем отыскать там некие важные законы совместной жизни людей на земле, которые приблизят нас к ответу на вопрос: "Кто и за что убивает нас сегодня?".

Индейцы Северной Америки задали хлопот историкам и этнографам. Сотни разных племён, с совершенно разными обычаями и традициями! Как их классифицировать? В какие клеточки вписать? Знаменитый Льюис Генри Морган попытался расположить индейские племена на те шесть полочек, шесть ступеней, которые в его системе предшествовали возникновению цивилизации: три ступени ДИКОСТИ (первая — освоение огня, вторая — изобретение лука и стрелы, третья — овладение гончарным ремеслом) и три ступени ВАРВАРСТВА (первая — приручение животных и начатки земледелия, вторая — выплавка металлов, третья — создание письменности). Эта таблица помогла ему при создании его капитального труда "Дома и домашняя жизнь американских индейцев".1

Но что делать нам, с нашим упрощённым длением народов на "альфа" и "бета"? Ведь на просторах американского континента приплывшие из Европы альфиды встретились не с бетинцами, а с какими-то уже "капетинцами", если не ниже.

Ни одно из индейских племён тех времён нельзя назвать "кочевниками": все они обитали в деревнях или посёлках, порой довольно крупных, составленных порой из вместительных деревянных или камышовых построек. Их невозможно отнести к "скотоводам" — до появления европейцев домашних животных они не знали, если не считать собак, которых разводили для еды. Земледельцы? Действительно, они уже умели выращивать в больших количествах кукурузу, тыквы, бобы, табак — то есть продукты, хорошо сохранявшиеся в сушёном виде. Но всё же охота и рыболовство, а также сбор диких ягод, кореньев, молюсков, оставались если не главной, то обязательной частью их хозяйственной жизни. Поэтому позволительно будет оставить их в "охотничье-родовой" стадии, покрывающей три ступени "дикости", в терминологии Моргана.

Народы-земледельцы, приплывшие в Америку в начале 17-го века на кораблях, ведомых компасом и хронометром, столкнулись с народами-охотниками, одетыми в звериные шкуры, не имевшими ещё ни лошадей, ни коров, ни овец, ни кур, ни свиней, не владевшими гончарным ремеслом, не знавшими ни колеса, ни изделий из металла, слыхом не слыхавшими о том, что такое письменность. Разве что в научно-фантастических романах космический аппарат или машина времени могли произвести подобное столкновение двух инопланетных миров. Чего можно было ожидать от их встречи?

Первые отчёты голландцев, англичан, французов отмечают необычайное доброжелательство, гостеприимство и почтительное любопытство аборигенов. В 1584 году английский корабль пристал к берегу в Северной Каролине, и капитан описал встречу с вождём племени алгонкин. "Каждый день он присылал нам уток, кроликов, зайцев, рыбу, иногда — дыни, каштаны, огурцы, горох и всевозможные коренья… Потом я с семью спутниками поднялся на шлюпе вверх по реке и достиг селения, окружённого прочным палисадом… Жена вождя выбежела встречать нас и приказала туземцам вытащить наш шлюп на берег, а нас самих перенести на спинах… В доме нас усадили у огня, унесли и постирали нашу одежду… Потом хозяйка отвела нас в другое помещение, где нам подали вяленую оленину и жареную рыбу".2

Ответные подарки пришельцев вызывали большое оживление среди индейцев, но они не всегда — или не сразу — понимали их назначение. Был случай, когда голландцы, отплывая на родину, подарили индейцам топорища и мотыги. Вернувшись через год, они обнаружили, что индейцы носят топорища подвешенными на груди как амулеты. Отсмеявшись, путешественники насадили топорища на рукоятки и показали, как нужно рубить деревья.3

Европейцы с любопытством наблюдали хозяйственные приёмы аборигенов. Например, они не сразу могли понять, как — в чём — варят себе еду люди, не имеющие ни глиняных горшков, ни железных котлов. Потом обнаружили: они кладут в костёр несколько булыжников, ждут, когда они раскалятся, и потом опускают в деревянное ведро, куда заранее была налита вода и положена рыба.4 Процесс, конечно, не быстрый, поэтому железная и медная посуда, привезённая заокеанскими гостями, сразу стала пользоваться большим спросом, сделалась важным элементом торгового обмена.

Главным — если не единственным — товаром, который мог предложить для обмена индеец, был мех. Экспорт пушнины из Северной Америки в Европу превратился в бизнес с миллионными оборотами. Шкуры бобров и белок, лисиц и енотов, волков и медведей пересекали океан и приносили торговым компаниям европейцев большие барыши. Индеец-охотник сделался важным участником экономического процесса. Когда начинались индейские междуусобия или стычки с белыми, это несло торговцам серьёзные убытки, так что мир был для них желанным и необходимым условием успеха.

Однако взаимное доброжелательство длилось недолго. Уже в источниках и документах начала 17-го века начинают встречаться упоминания о недоразумениях, конфликтах, вооружённых столкновениях. Идея индивидуального владения землёй — столь естественная для каждого европейца — вот что было абсолютно непостижимо для индейцев. Они как бы соглашались — признавали, — что пришельцы, снабжающие их такими замечательными вещами, должны иметь какую-то территорию для обитания в их краях. Но делить землю, обозначать границы "твоего" и "моего" участка казалось им такой же нелепостью, как если бы кто-то предложил им делить воздух, свет солнца, дождь. На многочисленных переговорах они на словах соглашались уступить — продать — белым какие-то части территории, с удовольствием получали в уплату деньги и товары ("Ну и простаки же эти пришельцы!"), но потом искренне удивлялись, когда новые владельцы протестовали против их появления на проданном участке. "А где же нам охотиться? Где рыбачить? Как мы должны кормить свои семьи?"

Индейцы не могли усвоить принцип владения землёй — зато белые не отдавали себе отчёта в главном отличии племенной структуры индейского этноса от привычной им государственной структуры. По европейским понятиям, каждый человек должен был подчиняться властям — губернатору, наместнику, избранному совету, — а если он не подчинялся, нарушал постановления, законы, договоры, власти подвергали его наказанию. Белые воображали, что и индейское племя устроено таким же образом. Они долго не замечали — или не хотели видеть, — насколько слаба и эфемерна была власть вождя. Когда вождь на переговорах продавал им какую-то часть леса, поля, берега реки, они полагали, что он тем самым принимал на себя обязательство заставить всё остальное племя соблюдать условия договора. Если же какой-то воин, в охотничьем азарте, заходил на проданную территорию, вступал в конфликт с белым поселенцем и ранил или убивал его, вождь должен был наказать его или выдать для наказания белым. На самом же деле у вождя не было таких прав. Если бы он посмел насильно передать провинившегося "врагам", родня нарушителя, исполняя закон кровной мести, убила бы его, и всё племя было бы на её стороне.