Дети Ченковой - Людо Ондрейов

— Да, мы боимся! — хныкала Зузка.

Ергуш стал успокаивать их. Бояться-то нечего. Змея никогда первая не бросается, она убегает. Видал он их уже немало в горах. Не наступай на нее, она и не ужалит. Вон и Палё Стеранка говорит: змея — тварь полезная. Ловит мышей и жуков.

Сбор малины на время прекратился. Девочки держались поближе к Ергушу, не осмеливались лезть в кусты.

— Да вы не бойтесь, — уговаривал он их. — Я пойду вперед, выгоню змей.

Он бродил по малиннику, постукивая своей валашкой, чтоб спугнуть змей, если они тут были. Анна постепенно осмелела, принялась за малину. Зузка не отходила от нее.

Ергуш поднимался по склону. Выше, выше, выбирая места, где малины побольше. Кусты становились все ниже и ниже, ягоды мельче. Пришлось девочкам довольствоваться и такими, подчиниться Ергушу.

Солнце пекло, высоко стояло в небе. Кувшины и ведерко наполнились, отяжелели. Вот уже близко конец вырубки, там начинается еловый лес. Они были у самого гребня Блискавицы.

— Там, в лесу, пообедаем. — Ергуш показал на вершину.

Девочки поторопились доверху наполнить свои посудинки и сказали:

— Теперь пойдем!

Ергуш нашел местечко в тени, ровное, как ладошка, там был мягкий мох. Вид отсюда открывался широкий-широкий. И Зузкину деревню видно, и еще другие деревни в долине.

— Наш дом не видать, — сказал Ергуш.

— А я наш хорошо вижу! — радостно воскликнула Зузка. — Смотрите, вон там, на Верхнем конце, еще крыша блестит…

Ергуш разглядел крышу, залатанную новым тесом.

Уселись, принялись за еду. В лесу, в его сумрачной тишине, носились паутинки, спали таинственные пауки… Солнце сюда не проникало. Оно лежало только на верхушках высоких деревьев.

— Как тут страшно! — сказала Зузка. — Я бы прямо умерла…

Она вздрогнула.

Ергуш смотрел на нее, смотрел, ничего не говорил. Думал: «Отчего у нее такой маленький рот? И руки, и ноги, и лицо… И отчего она так боится? Хорошо бы этой Анны тут не было! Противная!»

Тут Анна взглянула на него. Ергуш отвернулся. Перевернулся на спину, поднял глаза на верхушки елей, выше, еще выше, в голубое небо. «Хорошо бы мы с Зузкой подружились, — размечтался он. — Тогда бы ей нечего было бояться, я б ее никому в обиду не дал. Только бы Анна не дразнилась…»

Зашумел ветер по лесу, заскрипели, застонали деревья, заплакали… Солнце скрылось, полумрак опустился на четыре лапы к корням деревьев, темные тучи вперегонку неслись над лесом.

— Гроза идет! — сказал Ергуш и поднялся.

Закричала ореховка, — отчаянный крик ее хватал за душу. Недалеко где-то, шагах в ста, около остроконечной скалы. Ореховка взлетела, потеряв два-три перышка; они закружились в воздухе.

— Там что-то есть! — шепнул Ергуш; глаза у него заблестели, все жилочки так и заиграли. Он подхватил валашку.

— Хочешь нас бросить? — испугалась Зузка.

— Сейчас вернусь! — кинул он через плечо и осторожно, крадучись, в обход стал подбираться к скале.

Сначала он ничего не разглядел. Только небольшая пещерка чернела под скалой. Стенки гладкие, сухие, дно выстлано хвоей… Зато в сторонке что-то шевельнулось. Будто обломок камня, небольшой и серый. И будто ушки остренькие торчат…

Ергуш крался тихо, осторожно, не спуская глаз с этого предмета. Разглядел: да это котенок, только большой уже! В серой шубке с чуть заметными полосками. Котенок пристально смотрел на лес, сидел неподвижно. Ергуш стоял у него за спиной.

Прикинул расстояние: шага три. Недалеко. Прислонил валашку к камню, бросился вперед, схватил, прижал…

Котенок фыркнул, зашипел, заметался — он кусался и царапался. Ергуш не выпускал его. Сжимал все сильнее и сильнее…

— Царапается, гадина! — пробормотал он, почувствовав его коготки на груди у себя. — Как быть?

Нащупал шею звереныша, ухватил за шиворот, спустил к ногам и, придерживая его коленями, сбросил кабаницу. Плотно завернул в нее кошку — одна голова торчала. Яростные, в зеленых искрах, глаза, острые зубки в оскаленной пасти…

— Ну вот, — сказал он, — прямо как младенчик…

Подобрав валашку, он побежал с добычей к девочкам, радостный, торжествующий.

— А я кошку поймал, — крикнул он им издалека, — дикую!

Девочки ахнули, запричитали: Ергуш был весь в крови. Рубашка разодрана, по голой груди стекают тоненькие струйки крови.

— Пустяки, — сказал он. — Заживет. Зато у меня будет красивая дикая кошка! Приручу, пусть мышей ловит…

Он показал девочкам котенка. Тот все еще яростно фыркал. Девочки трусили, пятились.

— Ну пошли, а то гроза нас застигнет…

Где-то высоко в облаках загремело. Ергуш советовал пойти по тропинке, что вела по гребню горы, вдоль опушки леса. Наверное, эта тропинка приведет их в деревню. Девочки согласились. Пошли.

Как странно стало вокруг: по лесу, меж стволов елей, ходит на четвереньках серый полумрак. Шевелится, шуршит незримое что-то. Духота — дышать невозможно. Травы колышутся, и волосы дыбом встают, хотя Ергуш не испытывает никакого страха. Он-то не боится, зато девчонки знай крестятся. А вот будто муравьи по всему телу забегали, волосы поднялись… Что это такое? От железных частей валашки искры летят. Ступишь на камень — огонь выбьешь… Отчего это?..

— Анна, Зузка, у вас от волос искры! — в веселом удивлении воскликнул Ергуш.

Они оглянулись на него и закрестились чаще: золотая пыль пляшет над волосами Ергуша!

Воздух был насыщен электричеством.

Треснуло, распоролось, загремело…

— Пошли скорее… Гром! — закричал Ергуш и, пригнувшись, побежал по тропинке. Девочки, перетрусившие вконец, семенили за ним. Лес зашелестел. Хлынул сильный ливень.

ДИКАЯ КОШКА

Ергуш мучился: паршивая дикая кошка не желала есть. Он приносил ей сыр, молоко, даже сало. Просовывал осторожно, через приоткрытую дверцу. Кошка норовила цапнуть его за руку, а еды не трогала. Ергуш раскаивался: надо было оставить ее в лесу. Несокрушимый характер. Еще сдохнет с голоду, жалко будет…

Сидела кошка в кроличьей клетке; металась, бесилась. Глаза дикие, страшные. Ей бы только царапать, кусаться. Руки в клетку не просунешь.

Бедные кролики не знали покоя ни днем ни ночью — топотали, пугались. От страха и тревоги дрожали их носики. Пришлось унести клетку с дикой кошкой в Ергушов шалаш.

Ергуш подолгу лежал возле клетки, наблюдал. В руке ломоть хлеба; жевал он, жевал хлеб, а кошка смотрела Ергушу в глаза — пристально, неподвижно. Зачаровать хотела.

«У Палё Стеранки надо совета спросить, — думал Ергуш. — Может, станет жрать живых мышей. А не станет — отнести ее в лес, к той скале…»

Влетел в клетку комар, заметался во все стороны, засучил длинными ногами, как велосипедист. Запел грустную комариную песенку — разжалобить кошку. А она на него и не посмотрела.

С дороги долетели голоса:

— Ергушко! Ергушко!

Выглянул Ергуш