Ящер-2 - Эрик Гарсия

Секобарбитал. Одно из немногих человеческих лекарств, которое оказывает то же действие и на динозавров. Когда Руперта Симмонса нашли, то в правой руке он сжимал бутылочку из-под секобарбитала. Он даже не стал снимать личину перед тем, как принять около 2000 миллиграммов, примерно в двадцать раз больше рекомендованной дозы снотворного. Так что в мир мертвых он отправился все еще в латексном облачении, в плену у застежек, поясков и молний. Может быть, это было послание всем нам. Видите, что вы натворили? Видите, какой невыносимой вы сделали мою жизнь? А может, и нет. Теперь уже этого не узнаешь, поскольку записка «Моя жизнь не имеет смысла» оставляет обширное поле для толкования. Думаю, так оно и лучше.

Слева от меня стоял пожилой джентльмен, от которого пахло черствыми пшеничными крекерами и треской. Он потихоньку передал мне небольшую дозу базилика, словно фанат на рок-концерте, пускающий по кругу косяк. Я отщипнул кусочек и тут же почувствовал, как сладостная волна побежала по моим венам, согревая изнутри, и сунул базилик Эрни, который тоже взял себе чуть-чуть и передал по цепочке дальше. Вот так мы и боремся с горем. Берешь травку, разжевываешь, и вот уже все готовы продолжать эту ужасную церемонию. А священник (думаю, это человек, поскольку он не затыкается) в эту картину не слишком вписывался.

— … так случилось с молодым Рупертом, который умер и не может теперь рассказать, почему же он чувствовал, что жизнь его не имеет смысла…

А ведь все шло хорошо. Ну или мы так думали. Руперт вернулся в свою старую квартиру, встретился с друзьями, от которых до этого отдалился, и даже заговорил о том, чтобы пойти работать в какую-нибудь некоммерческую организацию.

— Например, в фонд по охране окружающей среды, — сказал нам Руперт на следующий день после ужина в «Трейдер Вик». — Буду спасать тропические леса.

Поскольку некоторые из моих родственников все еще перебиваются с хлеба на воду в Южной Америке и живут под пологом тропического леса, то я подумал, что идея просто замечательная. Бо сказал нам, что поиски работы — это первая стадия возвращения к нормальной жизни, и это указывает, что пациент, т. е. Руперт, заинтересован в том, чтобы снова стать полноценным членом общества. Он, кстати, даже выразил готовность на добровольных началах работать в так называемой группе осведомления о культах, которая информирует молодых динозавров из группы риска об опасности промывания мозгов, и все мы восприняли эту идею с большим энтузиазмом.

Более того, он даже впервые за последние несколько лет поговорил с девушкой, с которой встречался в старших классах школы, и они уже условились встретиться в испанском ресторанчике неподалеку. Подразумевалось, что это не романтическое свиданье, но возможности развития отношений никто из них не отрицал. И снова Бо был настроен оптимистично:

— Немного секса еще никому не мешало.

А еще Луиза сказала нам, что он снова стал играть на гитаре и готовить, и на его угрюмую молодую мордочку снова вернулся нормальный здоровый румянец. Короче, по всем пунктам оценка «отлично».

По-моему, совсем не похоже, что он утратил смысл жизни. Хотя многие обладают талантом делать хорошую мину тогда, как внутри все балки и перекрытия прогнили и осыпаются. Должно быть, Руперт один из них.

Вечером 21 марта Руперт пригласил сестру с мужем прийти на следующее утро на фирменный завтрак. Друзья и родные ти-рекса знали, что на «фирменный завтрак» Руперт подает что-то из тех блюд, которые он освоил во время путешествия по всему свету. На этих своеобразных презентациях можно было попробовать национальные кухни чуть ли не всех стран: перепелиные яйца, корейские блинчики с зеленым луком, суши, креветки, приготовленные в индийской печи тандори. Каким-то образом Руперту удавалось скомбинировать несопоставимые вкусы в одном блюде, от которого сам Вольфганг Пак[6]позеленел бы от зависти, утратив привычный коричневый окрас.

Террелл, здоровый как дом и тупой как пробка, не смог пойти к Руперту в то утро, так что Луиза отправилась в гости к брату одна. Она совершенно не была готова к дальнейшим событиям и очень растерялась, когда на звуки дверного звонка брат не отозвался. И именно Луиза колотила в дверь, когда ответа не последовало в течение нескольких минут. Именно Луиза в конце концов пошла к владельцу дома, чтобы тот отпер дверь, и она нашла брата мертвым, распростертым на неразобранной постели с пузырьком в одной руке и предсмертной запиской из пяти слов возле головы.

Пока Луиза рыдала, обнимая тело брата, хозяин дома, орнитомим, который постоянно ширялся кинзой, однако еще не безнадежный, сумел воспользоваться современными средствами связи и позвонил в полицию динозавров и в морг. И вскоре комнату заполнили полицейские значки. Они осмотрели место происшествия, взяли образцы, по просьбе Дэна Паттерсона (а он, разумеется, сделал это по моей просьбе) провели быстренькое расследование и пришли к выводу, который мы и так знали, — смерть наступила в результате самоубийства.

Доктор Борежар был вне себя из-за чувства вины. Он практически каждый день звонил из Мемфиса, чтобы сказать, как он сожалеет, что Руперт умер.

— Я не могу поверить, что это случилось, — постоянно твердил он. — Мальчик казался таким… Его поведение никогда не указывало… Это так неправильно…

Мы не винили его. По крайней мере, мы с Эрни, ну а Луиза, естественно, притворялась, что не таит зла на доктора. Но все же он присылал венок за венком, некоторые даже были украшены отдельными листиками медицинских трав. Короче, все, чтобы смягчить горе Луизы и унять собственное ощущение провала.

Он даже прислал обратно чек с оплатой за его услуги. Вот такой вот доктор.

— Пожалуйста, следуйте за мной к месту погребения, — сказал священник, завершив отдавать дань динозавру, которого он едва знал, — где мы возвратим юного Руперта земле, из которой он вышел.

Этого я никогда не понимал. Что предполагается, что мы все сделаны из грязи? Я хотел было поднять руку, но священник уже прошел мимо, миновал проход между рядами и вышел навстречу яркому солнечному свету.

— Винсент, — прошипел Эрни. Я взглянул на него. Эрни кивнул туда, где заканчивалась наша небольшая похоронная процессия. Позади рядов американских и импортных автомобилей припарковался вытянутый лимузин с пятью окнами, зеленый как задница у гадрозавра.

— Только что подъехал? — шепотом спросил я у Эрни, и он кивнул.

Шофер, разодетый в изумрудный фрак, спрыгнул со своего места, рысцой обогнул машину и подскочил к пассажирской двери. Да, прямо-таки состязания по бегу. Он торжественно распахнул дверцу, и когда я увидел, кто его пассажир, то почти не удивился.

Это была Цирцея. В трауре. Длинное черное пальто, зеленое бархатное платье до совершенных лодыжек, высокие каблуки увязли в мокрой земле.

— А она, черт возьми, что здесь делает? — спросил Эрни громче, чем надо. Кое-кто из родных Руперта повернулся и зашикал на нас, но Эрни удивительным образом проигнорировал их.