Ящер-2 - Эрик Гарсия

Он широко улыбнулся, схватил сам свои тяжеленные сумки, с легкостью подняв их, лишь слегка крякнул.

— Не стоит тратить времени, сынок. Это всего лишь книги. Вся моя одежда на мне.

Тогда я впервые уловил запах доктора и сказал, что его аромат кажется мне приятным.

— Не понимаю, о чем это ты.

— О том, как вы пахнете, — сказал я. — О вашем запахе. Думаю, вы анкилозавр, но я не слишком хорошо умею определять такие вещи.

Снова непонимание. Неужели я допустил фатальную ошибку и каким-то образом связался с врачом — не динозавром? Неужели Дэн настолько глуп, что дал мне имя человека?!

Я попытался еще раз:

— Ну ладно. Мы все тут… свои. Чужих ушей нет. Я просто сказал, что мне нравится ваш запах.

Бо сердито посмотрел на меня, но потом смягчился, и в его взгляде читалось лишь легкое раздражение. Он понизил голос, хотя вокруг нас на расстоянии ста метров не было ни души, и прошептал:

— Слушай, если мне нужно убедить пациента вернуться к обычной жизни, и я собираюсь внушить ему, что он не такой, как его предки, то просто не могу быть говорящим динозавром. Пока я в маскараде, я такой же человек, как и все. Понятно?

Мы с Эрни и Луизой разбили лагерь в нашем офисе, пока Бо и Руперт наверху издавали звуки, напоминавшие профессиональный матч по борьбе без правил. Если я раньше думал, что знаю, что такое стуки и вопли…Скажем, то была камерная музыка по сравнению с борьбой (и физической, и эмоциональной), которая последние несколько дней проходила наверху.

Каждый день в час дня и в шесть вечера Бо выходил из квартиры. Под костюмом он весь был потный и скользкий, хотя нам, разумеется, вообще ни при каких обстоятельствах нельзя было упоминать, что он в костюме. Бо сообщал нам, что ему заказать поесть. Гамбургеры, хот-доги и вдобавок лепешку с начинкой или даже две. С другой стороны, Руперта кормили как на званом обеде, все блюда готовила Луиза, которая в течение нескольких часов не вылезала из маленькой кухоньки, совмещенной с нашим офисом. Но чаще всего вечером все это великолепие возвращалось нетронутым.

Луиза худела. Лишилась сна. Теряла постепенно рассудок. И когда она, наконец, уехала домой два дня назад, мы испытали облегчение.

Так что лишь мы с Эрни оказались на месте, как в шоке увидели, что в дверях появился Руперт. Хорошо одетый, слегка похудевший, но, кажется, вменяемый.

— Мне лучше, — сказал он.

Бо, стоящий за его спиной, сиял от гордости.

— Это было непросто. Нет, ребятки. Но самое тяжелое уже позади. Теперь уже начинается путь по ровной дорожке.

— Вы уверены? — спросил я. — Ну, что… что тебе лучше?

— Я понимаю, что со мной произошло, — сказал Руперт. — Понимаю, что прогрессисты пытались со мной сделать, и рад, что вы меня вытащили оттуда. И это уже шаг вперед.

— А еще что? — подсказал ему Бо.

— Ах да.

Руперт подошел к нам с Эрни, затем постарался максимально широко расставить руки и заключил нас в объятия. Мое лицо оказалось прижатым к его плечу, но отодвинуться было бы невежливо, поэтому я стерпел боль.

— Спасибо, что спасли меня.

— Не за что, малыш, — сказал Эрни, и я поддакнул, высвобождаясь из рук Руперта. Хватит с меня групповых объятий.

— Не могли бы вы позвонить сестре? — спросил Руперт. — Не хочу, чтобы она волновалась.

— Разумеется, — сказал я, но Эрни уже висел на телефоне и говорил Луизе, чтобы она поскорее приехала в офис.

В этот вечер мы все отправились на праздничный ужин в «Трейдер Вик», полинезийский ресторанчик неподалеку от нашей конторы. Полинезийские факелы и огромные фруктовые коктейли, украшенные небывало крупными зонтиками, полностью соответствовали нашему приподнятому настроению. Оказалось, что доктор Бо — великолепный рассказчик, и мы узнали, как он излечивал сектантов по всему миру. Нам роздали несколько веточек базилика, чтобы улучшить наше настроение еще больше, но Бо запретил Руперту прибегать к наркотику. Возможно, это было мудрое решение.

Я понял, что не могу не поднять тост. Взял веточку базилика со своей тарелки, поднял ее и сказал:

— За Руперта, вернувшегося к нам.

— За Руперта, — эхом раздался хор голосов, и остальные тоже подняли свою любимую травку.

— И Бо, показавшего ему путь!

— И Бо!

Мы принялись разжевывать базилик. Сразу стало хорошо. Какой счастливый день!

Итак, вечером 19 марта в восемь часов сорок пять минут Руперт Симмонс был успешно выведен из секты, известной под названием «Прогрессисты», и вернулся к друзьям и семье. Счастливый, здоровый и психически нормальный.

А еще через три дня Руперт Симмонс был мертв.

Похороны были очень красивыми. Все сделано со вкусом. В дело пошел весь черный бархат, который Симмонсы смогли раздобыть за такой короткий срок. Открытый гроб из красного дерева с инкрустацией золотом. В нем лежал Руперт, который выглядел так, словно он просто сладко спит и видит десятый сон. Священник что-то бубнил о молодежи, о том, что они многое принимают как должное, и так неохотно обращаются за помощью. На похоронах присутствовали Луиза, ее старенький отец и кое-кто из ее тетушек и дядюшек. Все они были бледны, удручены, раздавлены горем, но более всего растеряны.

Его обнаружила Луиза. По крайней мере, так сказал Эрни, и у меня нет причин сомневаться в их словах. Последние несколько дней Луиза ни с кем не общалась, поскольку ей пришлось заниматься всякими мелочами, которые обычно обрушиваются на вас, когда умирает кто-то из близких. Звонки в похоронное бюро, священнику, заказ еды для поминок. Подобные обязанности лучше всего переложить на кого-то другого, все равно на кого, но, к несчастью, этим всегда занимаются именно те, кто только что лишился родственника, в результате я едва ли успел сказать хоть слово сочувствия бывшей жене моего напарника.

Кроме того, меня терзало и чувство вины. Ну, может быть, не море вины, но вероятно речка.

Руперт оставил записку. Моя жизнь не имеет смысла. Вот и все. Пять слов, и каждое словно крошечная свинцовая пулька, выпущенная прямо мне в сердце. Я винил себя, и обычно мои мысли шли по такому кругу: если бы мы не стали его депрограммировать, если бы не запирали его, если бы не увозили из лагеря прогрессистов в багажнике моей машины, то Руперт Симмонс все еще был бы сегодня жив и здоров. Ну поклонялся бы предкам и нес всякую чушь про правду, которую открывает Прогресс, но по крайней мере подавал бы признаки жизни и от него исходил бы запах здорового динозавра. А сейчас труп в деревянном ящике передо мной не пах ничем, я с трудом смог заставить себя остановиться и прекратить попытки учуять каппучино со сливками.

— Мы видим, — сказал священник, — что жизнь это не дар. Это наша привилегия…