Что видела собака. Про первопроходцев, гениев второго плана, поздние таланты, а также другие истории - Малкольм Гладуэлл

Ни для кого, разумеется, не новость, что черные студенты не так сильны в тестах, как белые, и что белые студенты прыгают гораздо хуже черных. К сожалению, мы всегда исходим из того, что эти неудачи в стрессовых ситуациях — следствие паники. Что мы говорим неуспевающим студентам и спортсменам? То же, что мы говорим новичкам-пилотам или дайверам: надо упорнее трудиться, выкладываться на полную, серьезнее относиться к тестам. Но, по словам Стила, поведение женщин или черных студентов под влиянием угрозы подтверждения стереотипа не свидетельствует о бездумном гадании в состоянии паники. «Они демонстрируют внимательность, тщательно все проверяют, — поясняет он. — Во время интервьюирования создается впечатление, что, находясь под воздействием угрозы подтверждения стереотипа, они говорят себе: "Осторожнее, здесь нужно быть внимательнее. Мне нельзя провалиться". Определившись со стратегией, они успокаиваются и приступают к тесту. Но так в выполнении стандартного теста не преуспеть. Чем сильнее вы полагаетесь на эту стратегию, тем глубже задвигаете интуицию, которая помогает вам в быстрой обработке информации. Они пытаются все делать правильно. Но у них ничего не выходит». Это заклинивание, а не паника. Спортсмены Гарсиа и студенты Стила вели себя как Новотна, а не как Кеннеди. Они потерпели неудачу, потому что были хороши в своем деле: напряжение, вызванное угрозой подтверждения стереотипа, испытывают лишь те, кому небезразлично качество их деятельности. Типичное лекарство, прописываемое при неудачах, — усерднее работать и серьезнее относиться к тестам — в данном случае только усугубляет проблему.

Эту мысль не так-то легко принять, но еще труднее осознать тот факт, что заклинивание требует сосредоточенности не столько на исполнителе, сколько на ситуации и условиях, в которых он действует. Сама Новотна никак не могла предотвратить свое поражение. Единственное, что могло спасти ее, это если бы в тот решающий момент в третьем сете телекамеры выключились, герцог и герцогиня ушли домой, а зрителей попросили бы подождать снаружи. В спорте, разумеется, так не делают. Заклинивание — это пик драматизма спортивного соревнования, на котором обязательно присутствуют зрители, и именно умение справиться с давлением ситуации отличает настоящего чемпиона. Однако к остальным аспектам нашей жизни мы редко предъявляем подобные суровые требования. Мы должны помнить: иногда низкая результативность отражает не природные способности исполнителя, а характер публики; а невысокие баллы за тест порой являются отличительным признаком не плохого студента, а хорошего.

5

В течение первых трех раундов турнира по гольфу Мастере в 1996 году Грег Норман, казалось, настолько обогнал своего соперника, англичанина Ника Фалдо, что его уже невозможно было победить. Норман по прозвищу Акула считался лучшим игроком в мире. Светловолосый и широкоплечий, он не семенил по полю, а вышагивал быстро и уверенно; кэдди едва поспевал за ним. Но вот подошел черед девятой лунки. Норман шел вровень с Фалдо, и оба удачно выполнили первый удар. Теперь им предстояло играть на грине. Перед лункой был крутой склон, поэтому недоброшенный мяч скатился бы за холм и был бы потерян. Фалдо ударил первым — мяч улетел далеко, приземлившись на безопасном расстоянии от лунки.

Пришла очередь Нормана. Он встал над мячом. «Главное — не послать мяч слишком близко», — констатировал комментатор очевидный факт. Норман замахнулся — короткий удар — и застыл, следя за полетом мяча и так и не опустив клюшку. С каменным лицом гольфист наблюдал за тем, как мяч скатился вниз с холма на девять метров. И с этой ошибкой что-то внутри него надломилось.

На десятой лунке он неудачно выполнил удар, и мяч отклонился влево, на третьем ударе слишком далеко забросил мяч, а затем не сумел загнать его в лунку из хорошего положения. На одиннадцатой лунке Норману предстояло выполнить патт с расстояния один метр — такой он выполнял всю неделю. Перед тем как взять клюшку, он потряс руками и ногами, пытаясь расслабиться. И промахнулся: третий боуги подряд. На двенадцатой лунке Норман запустил мяч прямо в воду. На тринадцатой — в кучу сосновых иголок. На шестнадцатой лунке он двигался настолько машинально и несогласованно, что на замахе его бедра ушли вперед, и мяч приземлился в пруд. В этот момент он схватил клюшку и расстроенным жестом, словно косой, провел ею по траве. То, что было очевидно последние 20 минут, получило официальное подтверждение: он упустил шанс, выпадающий раз в жизни.

В начале дня Фалдо отставал от Нормана на шесть ударов. К тому моменту, как оба игрока медленно пробирались сквозь толпу зрителей к восемнадцатой лунке, Фалдо ушел от соперника на четыре удара вперед. Но эти последние шаги он совершал без лишнего шума, лишь слегка кивая опущенной головой. Он знал, что произошло на поле в тот день. И придерживался спортивного этикета, понимая: он одержал не совсем победу, а Норман потерпел не совсем поражение.

Когда игра закончилась, Фалдо сжал Нормана в объятиях. «Не знаю, что сказать, мне просто хочется тебя обнять, — прошептал он, и добавил единственное, что можно сказать человеку, которого заклинило: — Это все так ужасно. Мне очень жаль». И у обоих на глазах выступили слезы.

1

В эпоху высоких технологий любая катастрофа сопровождается целым ритуалом. После крушения самолета или взрыва химического завода каждый фрагмент вещественных доказательств — кусок искореженного металла или треснувшего бетона — превращается в своего рода фетиш. Его подбирают, маркируют и тщательно изучают. Все находки передаются специальной комиссии, которая проводит расследование, снимает показания и формулирует выводы. Это ритуал, дарящий утешение, в его основе лежит принцип: все, что мы узнали об одной катастрофе, поможет нам предотвратить другую. Поэтому Америка не отказалась от ядерной промышленности после аварии на «Три-Майл-Айленд», и самолеты снова поднимаются в воздух после очередной авиакатастрофы. Однако этот ритуал никогда не был исполнен такого драматизма, как в случае с космическим шаттлом «Челленджер», который взорвался над южной Флоридой 28 января 1986 года.

Уже спустя 55 минут после взрыва на место падения обломков шаттла в океан прибыли поисково-спасательные корабли. Операция по поиску и извлечению фрагментов шаттла, длившаяся три месяца, стала самой продолжительной и масштабной в истории: было прочесано 150000 квадратных морских миль, а дно в районе крушения исследовалось с помощью подводных лодок. В середине апреля 1986 года спасательная команда обнаружила несколько кусков обугленного металла, что подтвердило подозрения: взрыв произошел из-за неисправности уплотнителя в одном из ускорителей шаттла. Эта неисправность вызвала утечку раскаленных газов, в результате которой загорелся внешний топливный бак.

В июне специальная комиссия по расследованию, опираясь на полученные данные, сделала вывод: повреждение уплотни-тельного кольца объяснялось производственным дефектом и небрежностью руководства NASA и его главного подрядчика Morton Thiokol. Проглотив соответствующую порцию суровой критики, NASA вернулось к чертежным доскам и через 32 месяца представило проект нового шаттла — «Дискавери», — модернизированного с учетом уроков, извлеченных из катастрофы. Перед первым после крушения «Челленджера» полетом, за которым, затаив дыхание, следила вся Америка, команда «Дискавери» короткой речью почтила память семерых погибших астронавтов. «Дорогие друзья, — сказал командир корабля капитан Фредерик Хок, — ваша гибель означает, что теперь мы можем с уверенностью начать все заново». Ритуал был завершен. NASA вернулось к работе.