Что видела собака. Про первопроходцев, гениев второго плана, поздние таланты, а также другие истории - Малкольм Гладуэлл

Именно из-за невозможности почувствовать положение самолета ночные полеты очень напряженны для летчиков. И, скорее всего, как раз такое напряжение овладело Кеннеди, когда в районе Уэстерли он стал пересекать пролив, оставив позади себя огни побережья Коннектикута. Пилот, летевший в тот вечер на остров Нантакет, рассказал Национальному совету по безопасности транспорта, что, снижаясь над Мартас-Виньярдом, он посмотрел вниз и «ничего не увидел. Не было ни горизонта, ни огней… Я подумал тогда, что на острове, наверное, проблемы с электричеством». Кеннеди действовал вслепую и, вероятнее всего, понимал всю опасность своего положения. У него было очень мало опыта в полетах по одним только приборам. Во время предыдущих посадок на Виньярде горизонт или огни всегда были видны. Странные маневры Кеннеди были отчаянной попыткой отыскать просвет в тумане. Он пытался разглядеть огни Мартас-Виньярд, восстановить потерянный горизонт. Между строк отчета об аварии Национального совета по безопасности транспорта прямо-таки сквозит его отчаяние:

«Примерно в 21.38 объект начал правый поворот в южном направлении. Примерно через 30 секунд объект прекратил снижение на высоте 670 метров и начал подъем, продолжавшийся еще 30 секунд. В этот промежуток времени объект прекратил поворот, а скорость полета снизилась примерно до 153 узлов. Примерно в 21.39 объект выровнялся на высоте 760 метров и полетел в юго-восточном направлении. Примерно через 50 секунд объект совершил левый поворот и поднялся до 790 метров. Продолжая совершать левый поворот, объект начал снижение, которое достигло скорости примерно 274 метра в минуту».

Кеннеди заклинило или он запаниковал? В данном случае различие между двумя состояниями имеет решающее значение. В случае заклинивания он бы перешел на режим эксплицитного научения. Его движения в кабине заметно замедлились бы и стали менее ловкими. Он вернулся бы к механическому осознанному воспроизведению приемов, полученных при обучении пилотированию, — и это, возможно, могло бы спасти его. Кеннеди нужно было думать, сосредоточиться на приборах, отвлечься от интуитивного управления, которое помогало ему при видимом горизонте.

Но, по всей вероятности, он запаниковал. В тот момент, когда ему нужно было воскресить в памяти уроки пилотирования по приборам, его разум — как и разум Морфью, находившейся под водой, — просто отключился. Вместо того чтобы работать с приборами, он, казалось, зациклился на одном вопросе: где огни Мартас-Виньярд? Он мог просто не видеть гироскоп и прочие приборы, как не видели периферийный свет участники подводного эксперимента, описанного выше. Он положился на инстинкты — на ощущение положения самолета, — но в темноте от инстинктов нет никакого проку. В отчете Национального совета по безопасности транспорта говорится, что в последний раз крылья Piper были выровнены в 21.40.07, а об воду самолет ударился в 21.41. То есть критический период составлял менее 60 секунд. В 21.40.25 самолет накренился более чем на 45 градусов. Но внутри кабины это совершенно не ощущалось. В какой-то момент Кеннеди, скорее всего, услышал усиливающийся шум ветра снаружи или рев двигателя, когда самолет набирал скорость. И снова полагаясь на инстинкт, он, должно быть, потянул рычаг управления в попытке поднять нос самолета. Но если потянуть рычаг на себя при снижении с креном, то спираль становится еще более крутой, и положение только усугубляется. Вполне возможно, что Кеннеди вообще ничего не предпринимал, что он просто окаменел за штурвалом, отчаянно пытаясь разглядеть огни Виньярда, когда его самолет врезался в воду. Иногда пилоты даже не пытаются выйти из спирального пикирования. Лангевиш называет это «одно сплошное падение».

4

Случившееся с Кеннеди тем вечером иллюстрирует и второе существенное различие между паникой и заклиниванием. Паника — это провал в традиционном понимании, из разряда тех, к которым мы привыкли. Кеннеди запаниковал, потому что был слабо знаком с пилотированием по приборам. Если бы он налетал еще хотя бы год, то, возможно, не стал бы паниковать, и это укладывается в наши представления: качество деятельности улучшается с опытом, а справиться с напряженной, стрессовой ситуацией можно благодаря прилежанию. Но при заклинивании интуиция не работает. Проблема Новотны не в отсутствии прилежания; она была в такой же превосходной форме и такой же опытной, как и любой другой теннисист на корте. И чем помог ей опыт? В 1995 году в третьем раунде Открытого чемпионата Франции с Новотной произошло заклинивание еще более показательное, чем во время поединка с Граф, и она уступила Чанде Рубин, хотя в третьем сете вела со счетом 5:0. Нет никаких сомнений в том, что отчасти ее проигрыш Рубин объясняется тем поражением, которая она потерпела от Граф. Первая неудача привела ко второй, потому что Новотна уверенно выигрывала и при этом допускала мысль о возможном поражении. Если паника — типичная неудача, то заклинивание — неудача парадоксальная.

Клод Стил, психолог из Стэнфордского университета, и его коллеги несколько лет назад провели ряд экспериментов, выясняя, как различные группы действуют в условиях стресса. Полученные тогда результаты в полной мере раскрывают странный феномен заклинивания. Стил и Джошуа Аронсон обнаружили следующее: когда группе студентов Стэнфордского университета дали стандартный тест, предупредив, что он является показателем их интеллектуальных способностей, белые студенты справились с ним гораздо лучше, чем черные. Но когда тот же тест был представлен как обычная лабораторная работа без ссылок на проверку способностей, результаты черных и белых участников оказались почти одинаковыми. Стил и Аронсон объясняют это так называемой «угрозой подтверждения стереотипа»: когда черные студенты оказались в ситуации, имевшей непосредственное отношение к существующему стереотипу — в данном случае об их интеллектуальных способностях, — возникшее напряжение негативно сказалось на результатах теста.

Стил и коллеги доказали, что угроза подтверждения стереотипа имеет место в любой ситуации, в которой та или иная группа представляется в негативном свете. Дайте квалифицированным женщинам тест по математике, предупредив о том, что он измеряет их математические способности, и они покажут гораздо более низкие результаты по сравнению с мужчинами того же уровня квалификации. Но представьте тест как обычное исследование, и они справятся не хуже участников-мужчин. Можно вспомнить серию экспериментов, проводившихся одним из бывших студентов Стила, Хулио Гарсиа, профессором университета Тафтса. Гарсиа собрал группу белых студентов-спортсменов, которым было предложено под руководством белого инструктора выполнить несколько физических упражнений: как можно выше подпрыгнуть, прыгнуть в длину с места и как можно больше раз отжаться от пола за 20 секунд. После этого инструктор попросил повторить упражнения, и во второй раз участники справились немного лучше. В том же эксперименте участвовала вторая группа студентов, только после первого испытания Гарсиа заменил белого инструктора на афроаме-рикаица. В этот раз студенты не показали улучшенных результатов в прыжках в высоту. Гарсиа повторил эксперимент, заменив белого инструктора черным, который был гораздо выше и мощнее предыдущего черного инструктора. В этом испытании студенты прыгали гораздо хуже, чем в самый первый раз. Однако результаты в отжиманиях оставались неизменными при любых обстоятельствах. Ведь не существует стереотипа, согласно которому белые не могут выполнять столько же отжиманий, сколько черные. Накладка вышла только с прыжками, потому что наша культура утверждает: белые люди не умеют прыгать.