Дыхание снега и пепла - Диана Гэблдон

Я осознала это, последовав за его логикой. Маккензи из Леоха обладали сильным и властным характером. Интересно, каков был дед Джейми по материнской линии, известный своей жестокостью Рыжий Джейкоб? Я и прежде замечала небольшие сходства в поведении Иокасты и ее старших братьев.

Колум и Дугал хранили непоколебимую преданность друг другу — но больше никому. А Иокаста, по большому счету, была одна, оторванная от семьи в возрасте пятнадцати лет, сразу после своего замужества. Конечно, она была женщиной, а потому очарование и шарм в ней были заметнее, но это не значит, что в ее душе не было места коварству. Или ревности, если уж на то пошло.

— Ну, очевидно, что она знала о предательстве Гектора — мне интересно, был ли портрет Федры способом показать всему миру, что она в курсе, или это было личное послание для Гектора? Но в любом случае, какое отношение это имеет к нынешней ситуации?

Он покачал головой.

— Не Гектора, — сказал он. — Дункана.

Я уставилась на него, открыв рот от удивления. Не беря во внимание все прочее, Дункан был импотентом; он рассказал об этом Джейми накануне свадьбы с Иокастой. Джейми криво усмехнулся и, потянувшись через стол, положил большой палец под мой подбородок, закрывая мой рот.

— Это только предположение, саксоночка. Но я думаю, что должен пойти и поговорить с Дунканом. Ты со мной?

* * *

Дункан сидел в маленькой комнате, которую он приспособил под свой личный кабинет, она приютилась над конюшней рядом с комнатушками для конюхов. Он сидел, сгорбившись в кресле, скорбно глядя на неопрятные кипы бумаг и запыленные бухгалтерские книги, которые занимали все горизонтальные поверхности.

Он выглядел смертельно уставшим и казался постаревшим с тех пор, как я видела его в последний раз на барбекю в честь Флоры Макдональд. Его седые волосы заметно поредели, а когда он повернулся поприветствовать нас и солнце осветило его лицо, я увидела тонкий шрам от заячьей губы, скрытый в кустистых усах, о котором упоминал Роджер.

Жизненная энергия, казалось, покинула его, и, когда Джейми аккуратно поднял тему, ради которой мы пришли, он и не пытался ничего отрицать. На самом деле, наоборот, он, казалось, был рад выговориться.

— Так ты разделил ложе с девочкой, Дункан? — спросил Джейми прямо, избегая окольных путей.

— Ну, нет, — ответил он неопределенно. — Я бы, конечно, не отказался, но она ведь спала в гардеробной Джо… — От упоминания жены его лицо залила краска, и оно приобрело нездоровый пунцовый оттенок.

— Я имею в виду, познал ли ты эту женщину в интимном смысле? — спросил Джейми, стараясь сохранять самообладание.

— Ох, да, — он сглотнул. — Да, познал.

— Как именно? — спросила я резко.

Лицо Дункана покраснело до такой степени, что я испугалась, что его сейчас хватит удар. Какое-то время он пыхтел, как косатка, но в конце концов лицо стало возвращаться к своему нормальному цвету.

— Она кормила меня, — наконец-то сказал он, устало потирая рукой глаза. — Каждый день.

Иокаста вставала поздно и завтракала в своей гостиной в присутствии Улисса, чтобы спланировать день. А Дункан, который каждый день своей жизни поднимался до рассвета и, как правило, ожидал в качестве завтрака сухую корку или в лучшем случае драммак — овсянку, смешанную с водой, — просыпаясь сейчас, обнаруживал около своей кровати чайник горячего чая, миску густой каши, сдобренной медом и сливками, тосты с маслом и жареные яйца с ветчиной.

— Иногда она приносила жареную рыбу, обвалянную в кукурузной муке, хрустящую и сладкую, — мрачно добавил он, предаваясь воспоминаниям.

— Ну, это, конечно, большой соблазн, Дункан, — сказал Джейми не без сочувствия. — Мужчина уязвим, когда голоден. — Он бросил на меня иронический взгляд. — И все же…

Дункан был благодарен Федре за ее доброту и, будучи мужчиной, конечно, восхищался ее красотой, но, по его собственным горячим заверениям, в чисто платоническом смысле.

— Безусловно, — скептически сказал Джейми. — Так что случилось?

В ответ Дункан поведал, что уронил масло, пытаясь одной рукой намазать его на тост однажды утром. Федра поспешила подобрать осколки упавшей чашки, а затем подхватила тряпку, чтобы вытереть масло с пола, а затем и с груди Дункана.

— Ну, я был в своей ночной сорочке, — забормотал он, снова краснея. — А она была… у нее были… — Он поднял руку и совершил неопределенные движения в области груди, которые, видимо, означали, что платье Федры подчеркивало достоинства ее фигуры, в особенности в такой непосредственной близости к Дункану.

— И? — безжалостно продолжил Джейми.

И кое-что появилось. Плоть Дункана не осталась безразличной к происходящему — это обстоятельство было признано с таким стеснением, что его придушенный голос было едва слышно.

— Но я думала, вы не можете… — начала было я.

— О, я не мог, — заверил он меня поспешно. — Только ночью, когда мне что-то снится. Но не когда я бодрствую, этого не случалось со времен несчастного случая. Может, дело было в том, что стояло ранее утро, так что мой член решил, что я все еще сплю.

Джейми издал низкое шотландское ворчание, выражающее сомнение относительно этой гипотезы, но кивнул, чтобы Дункан продолжал, явно демонстрируя нетерпение.

Как оказалось, Федра заметила перемену.

— Ей было просто жаль меня, — без затей сказал Дункан. — Я это видел. Но она положила на меня руку, очень мягко. Так мягко, — повторил он почти беззвучно.

Он сидел в своей постели и продолжил там сидеть в немом потрясении, в то время как она убрала поднос с едой, а затем, подняв его сорочку, забралась на кровать с подоткнутыми вокруг смуглых бедер юбками и с нежностью и осторожностью поприветствовала его восставшее мужское естество.

— Только раз? — продолжил допрос Джейми. — Или вы продолжили этим заниматься?

Дункан закрыл лицо ладонью, что в данных обстоятельствах выглядело красноречивым признанием.

— И как долго… эээ… продолжалась ваша связь? — осторожней спросила я.

Два месяца, может, три. Но не каждый день, поспешил он добавить — только время от времени. И они были осторожны.

— Я никогда не хотел позорить Ио, — сказал он очень серьезно. — Я и знал, что не должен делать, что делал, — это большой грех, но я не мог удержаться от… — Он прервался и сглотнул. — Это все моя вина, этот грех целиком на мне! О, моя бедная дорогая девочка…

Он замолчал, качая головой, словно старая, печальная, искусанная блохами собака. Мне стало его очень жаль, безотносительно вопросов морали в этой ситуации. Воротник его рубахи был неловко завернут вниз, пряди немытых волос застряли под сюртуком. Я осторожно вытянула их и поправила воротник, но