Седой Кавказ - Канта Хамзатович Ибрагимов

Ну теперь, после сегодняшней «Декларации о суверенитете», мы наконец-то избавились от этого многовекового рабства.

– И это все благодаря Вам! Давайте выпьем за здоровье нашего великого лидера!

Все встают. Все произносят лаконичные, но пышные аллаверды, в знак верности, до последней капельки осушают бокалы. Только Ясуев и здесь бдителен, сдержан, строг – не пьет, только пригубляет.

– А вице-спикер – гадина! – кто-то более сообразителен. – Как он смеет к вам вообще звонить? Кто он такой? Он ведь в Чечне не жил, а выкаблучивается.

– Говорят, скоро спикером будет.

– Пусть хоть президентом России. У нас своя страна, свой лидер.

– Албаст, ты лучше расскажи, как он с тобой поступил.

– А ну, а ну! – заинтригован Ясуев.

– Короче, – Докуев доедает шашлык из осетрины, вытирает рыбий жир с губ. – Еду я с замом в такси по Москве, и вдруг стон. Оборачиваюсь, у моего зама из носа кровь, сопли, в глазах слезы; оказывается, ковырялся в носу мизинцем, а такси в выбоину угодило. Ну я говорю – стол в ресторане поставишь – никому не расскажу. Он мне три стола поставил, а я всем эту хохму рассказываю, ну ради шутки, от нечего делать в Москве. И вот в Белом доме подсаживается вице-спикер во время обеда к нам за стол…

– Ты говорил, что это у него в кабинете было, – хмельной голос.

– Ты путаешь, – раздражен Албаст. – Когда я к нему в кабинет ходил? Нужен мне он!

– Может, я перепутал, извини…

– Так вот, – продолжает Албаст, – я эту историю рассказал, а он вообще без чувства юмора и говорит серьезно: «Так ты значит слово дал, что будет ресторан и никому не скажешь, и после трех ресторанов еще об этом болтаешь. Разве это достойно?» Встал и ушел.

– Твой зам говорил, – тот же хмельной голос, – что он обозвал тебя не мужчиной и выгнал из кабинета, даже приказал впредь в Белый Дом не впускать.

– Брехня! Брехня! – перебил Албаст, вскочил в раздражении. – Я депутатом был задолго до него, и мне предлагали должности похлеще, но я знал, что должен служить Родине, быть рядом с лидером… А мой зам, сопливый мужлан – больше не зам, и ты, если пить не умеешь – не член нашего клуба, ой, точнее, круга.

– Перестаньте, прекратите, – как на заседании бюро, по стакану с чаем бьет ложкой Ясуев.

Наступает очень долгая пауза, которую нарушает угрожающе-тихий голос Ясуева:

– Значит, ты Албаст, в Белом Доме, у вице-спикера России ошиваешься?

– Да вы что, как бы я посмел?

Вновь гробовая тишина; все понимают, что это даром Албасту не пройдет.

– Да и твой брат Анасби милицию позорит, недостойно ведет, – с сарказмом медленно продолжает Ясуев, он знает, что Докуев-младший прилюдно обзывает сноху, его дочь! – уродиной. – Я думаю, нам надо показывать пример. В своем кругу чтить порядок и достоинство. Иначе народ нас не поймет, уважать не будет. Я думаю, что будет правильно и дальновидно, да полезно и самому Докуеву Анасби, если мы его, как родственники, слегка пожурим, но вслух осудим и уволим из органов МВД. Тем более, что у него «много заслуг»… Как ты на это смотришь, Албаст? Это не ущемляет твою братскую солидарность?

– Никак нет! – вскочил Докуев. – Напротив! Вы мне брат, сват, отец, самый родной человек! Я не знаю, что бы я делал без Вас! Да что там я, весь народ, вся республика!… Давайте выпьем за столь мудрого и прозорливого человека, нашего вождя! За нашего благодетеля! Дай Бог Вам здоровья и долголетия! Это гений! За первого из первых! За суверенную Чечено-Ингушетию! За лидера союзного, да что там скромничать, мирового масштаба!

После тоста тихо сели. Чувствуется напряженность: только что Албаст «скинул» брата, как балласт, даже слова в защиту не сказал, зато сам на ногах устоял, на то и зять. Вот надолго ли? Всему городу известно о разладе между Албастом и Маликой.

В это время Шалах Айсханов, ныне управляющий делами Докуевых в Ники-Хита, согнулся над ухом Албаста, что-то прошептал.

– Можно я отлучусь? – очень вежливо спросил Докуев у тамады и, получив добро одним движением век, направился к воротам.

– Нет, нет, сегодня не получится, – досадует Албаст.

– Как ты просил – свежая ягодка! – нахваливает приехавший Мараби.

– Да? Ут, черт! Ясуев здесь, я должен с ним уехать, по пути поговорить надо… Анасби увольняют.

– А может, ее для Ясуева?

Пауза.

– Умница!… Только как это сделать?

– Пригласи на воскресенье в нашу баню, а сам смотайся, оставь меня или Шалаха.

– Ты просто гений! Давай уматывай и смотри до воскресения береги ее, как зеницу ока.

– Ну, это… э-э.

– Доплачу, доплачу. Не волнуйся.

По темному пустынному селу Мараби направился обратно в город. Очень хотелось зайти домой, но девица в машине – помеха.

В деревне с зарей встают, так же рано и спать ложатся, потому и сонно Ники-Хита. Вот его родной дом – чуть далее – Поллы, у края села – Самбиевых, здесь уныло горит тусклый свет: даже на лампочках экономят. За околицей – поляна, где в детстве он днями напролет играл с Поллой и братьями Самбиевыми. И Полла и Самбиевы с детства были отчаянными, сильными, смелыми и ни раз его защищали, брали под свою опеку. Теперь Поллу изгнали, Самбиевых посадили, над ними навис дамоклов меч, по крайней мере, на днях Мараби слышал, как братья Докуевы спорили из-за суммы «заказа» и все-таки сторговались, Албаст щедро раскошелился. Больше в Ники-Хита Самбиевы не покажутся, навсегда исчезнут. Ныне у Мараби сердце болит, и даже не от того, что Самбиевых жалко, конечно, если честно – очень жалко, и любит он их, а не родственников Докуевых – и знает, что следом может полететь и его голова и без таких крупных затрат. Право, есть от чего беспокоиться. Малика соблазнила его такой суммой, что он, Мараби, не устоял и ныне докладывает, с кем и когда Албаст интимно встречается…

В этот момент сзади вспыхнула зажигалка, девушка закурила, отвлекая его мысли.

«Хрен вам – свежая ягодка!» – подумал Мараби, и, возбуждаясь от задуманного, вглядываясь в темноте зеркала в нежные очертания юной красавицы, поддал газ…

Чуть позже по Ники-Хита медленно, из-за ухаб, прокатилась вереница черных «Волг» в сопровождении милиции. Казалось, это ядовитая змея выползла из-под корневищ бука и извивается по главной улице, извергая пламя.

В страхе и почтении никихитцы повыключали свет и из-за занавесок с