Седой Кавказ - Канта Хамзатович Ибрагимов

следует. Хе, как отъелся, округлился, как жеро, в дверь не проходит, даже на нашу еду морщится. Раньше за стакан чая сутки пахал. А сейчас раз в месяц на базар отвезти попросишь – на такси деньги сует.

– Ну что я сделаю, сейчас такими все стали, все за деньги, обнаглели, совесть потеряли. А Мараби сейчас не со мной, кооператив Албаста возглавляет, что-то они там выдумывают… Во-во, смотри, сейчас меня покажут.

На экране появилась физиономия Докуева Домбы-Хаджи. Он говорил недолго, вкрадчиво, повелительно. Раз десять назвал фамилию Ясуева, потом читал выдержки из Корана на арабском языке, подтверждающие правильность выбранного пути на суверенитет и роль лидера в этом поистине мирового масштаба событии.

Докуев отмечал исключительность вайнахов в данный исторический момент для развития мировой цивилизации вообще, и для исламского мира, в частности.

– Раньше только мне мозги пудрил, а теперь всем, – съязвила Алпату.

– Ой, тоже мне умная! – ублаженный своей речью расплылся довольный Домба-Хаджи. – Ты лучше слушай, как я говорю!

– Говоришь красиво, а вот что дает нам эта декларация?

– Все! Свободу!

– Свободу воровать?

– Замолчи!

– Так на что еще ты и Ясуев годны?

– Замолчи, я тебе сказал! Вот вышвырну тебя из дому, будешь в своем Ники-Хита в нищете помирать.

– Я не из нищих, в отличие от некоторых, и, может, голодной буду, но нищей – никогда.

– Замолчи, дрянь! – Домба-Хаджи вскочил, для острастки замахнулся, однако бить жену он давно не бил, раньше сам ее боялся, а теперь, хоть и вредная, но преданная, душа. – Великое дело сделали, а ты, дура, ничего не понимаешь! Да мы… – на полуслове телефонный звонок оборвал заготовленную в телепередаче тираду. – Да-да. Албаст – ты? Что так плохо слышно? Из Ники-Хита, по рации? Ты на самбиевском участке? Ой извини, извини! Конечно, твоем… Да, точнее на нашем родовом… А бук как? Стоит?

– Хе, – усмехнулась Алпату. – «Наш, родовой!»

– Да, Албаст, – продолжает Докуев-старший разговор с любимым сыном, взмахами указательного пальца успокаивая жену, – да-да, все сделаю, завтра заеду… А Мараби только уехал…

Домба-Хаджи с умиленной улыбкой положил трубку.

– Хоть с одним сыном нам повезло, – то ли жене, то ли самому себе сказал он. – Достойным вырос человеком.

– Человек-то он достойный; вот только достоинство из семьи должно исходить, да и этот «родовой» надел как бы нам боком не вышел?

– Что ты запричитала, дура. Там мои отцы жили, спроси у людей, у мулл.

– Правильно, жили, в землянках, холуями были. А эти так называемые муллы – твоего фасона.

– Замолчи, гадина! – не на шутку разозлился Домба-Хаджи.

– Ты на меня не кричи и не отмахивайся от правды. Лучше подумай, как от Самбиевых отмахиваться будешь. Не оставят они ваши проделки, не говоря уже о наделе.

– Больше Самбиевы сюда не вернутся, можешь в этом не сомневаться.

– А ты забыл, что у покойного Денсухара три внука растут, против твоего одного. Ты об этом подумал? Дальше своего чревоугодливого носа ничего не видишь!

– Да замолчишь ты или нет? – завизжал Домба-Хаджи, однако в голосе нет той злобы; напоминание о Денсухаре задело какие-то струны, напрягло их, натянуло до предела. – Принеси мне успокоительную настойку, – уже на просящий изменился его тон, а про себя он читает свое заклинание: «Я спокоен. Я абсолютно спокоен. Я счастлив. Я богат».

От внушений и настойки Докуев немного успокоился. Умом он понимает, что в корне жена права, и действия его сыновей в принципе восторга и у него не вызывают, однако ныне противиться им он не в силах, к тому же от них он понемногу приумножает свой капитал.

– Слушай, жена, подай-ка мою папку… На, вот тебе Албаст передал твою долю, – на стол упала нераспечатанная банковская пачка кредиток.

– Это за что? – удивилась Алпату, с жадностью хватая пачку, любовно осматривая, ощущая милый хруст новеньких банкнот.

– Как «за что»? Ты ведь у нас крупный предприниматель! – говоря это, Домба-Хаджи достал несколько документов из папки, положил на стол. – На-ка, подпиши вот здесь, здесь и здесь.

Не раздумывая, полуграмотная Алпату везде поставила свои подписи.

– Ты хоть объясни, что я делаю, а то вдруг что, как я объясняться буду, – явственно ощущая тепло от пачки денег в кармане халата, от этой неожиданной благодати возбуждаясь, добрея, податливым тоном затеребила она.

– Ну что тут объяснять? – вальяжно раскинулся в кресле муж. – Ты, как сама знаешь, председатель кооператива, директор малого предприятия, а теперь и президент ассоциации крестьянских и фермерских хозяйств горных районов республики. Так вот, из бюджета выделяются деньги на развитие малого бизнеса и предпринимательства, и твои предприятия получают льготные кредиты… Это все присказка! Ну Албаст, просто гений! Весной в горах были оползни, для ликвидации последствий выделена огромная сумма, и ее распределять будет «твоя» ассоциация. Поняла? Во масштаб! Вот это возможности! Просто ничего не делая, ничем не рискуя, – миллионы из бюджета в карман! В мое время это и не снилось!

– Так значит люди пострадали, без жилищ остались, а деньги от моего имени будут разворовываться? – очнулась Алпату.

– Какое тебе дело до этого люда? Они добра все равно не понимают, да и на всех денег нет. Одному дашь – другой обидится.

– Ведь это грех! На чужом горе благодать строим?

– Ныне это называется предпринимательство.

– Не нужно мне это, – на стол полетела пачка денег, – можно жить бедно, но не грязно… Скажи Албасту, чтобы прекратил эту подлость, а то я сама властям пожалуюсь.

– Каким властям? – усмехнулся Домба-Хаджи. – Ведь он ныне сам власть! К тому же – суверенная!

– Ах вот для чего суверенитет нам нужен! – как в былые годы подбоченилась Алпату.

Зная, что данная поза – предвестник бури, муж засобирался в ванную, готовясь ко сну.

– Ты, старый черт! – вдогонку крикнула Алпату. – Ты хоть огороди сыновей от неверного пути, подскажи им! Ведь это к добру не приведет.

– Как не приведет! А это что? – и он поманил ей, как конфеткой, брошенной ею же пачкой. – Что, хочешь верну? Еще не жалеешь? Ничего, к утру передумаешь, и учти, только половину получишь за свои происки… Больше меня не тревожь, сегодня великий день! Я, как гражданин суверенной республики, свободен! Я впервые в жизни ощутил эту независимость, это счастье! Впредь я независим, я свободен, больше я не подневольный, я блаженен!

– Хм, дурень! Размечтался, – проворчала вслед Алпату, но муж из виду исчез, и ее