Честь самурая - Эйдзи Есикава

Как председательствующему и как общепризнанному оратору, ему предстояло, открывая совет, произнести вступительную речь. После происшествия с малышом внимание было отвлечено, и произносить торжественные слова означало бы выставить себя на посмешище. Осознавая это, Кацуиэ находил сложившееся положение невыносимым — так велико было его тщеславие.

В конце концов ему все же пришлось начать. Но произнес он только одно имя:

— Князь Хидэёси.

Хидэёси посмотрел на него в упор.

Кацуиэ выдавил улыбку.

— Как нам поступить? — поинтересовался он у соперника, словно переговоры были в разгаре. — Князь Самбоси еще слишком мал. Ему скучно сидеть здесь.

— Верно, — как эхо, откликнулся Хидэёси.

Кацуиэ решил, будто Хидэёси начинает проявлять сговорчивость, потому он поспешил придать смыслу и тону своих слов подчеркнуто враждебный оттенок. Неприязнь к Хидэёси и сознание собственной значимости помогли ему собраться с силами, и отныне он не скрывал враждебных чувств, которые испытывал.

— Послушайте, князь Хидэёси. Разве не вы сами настояли на присутствии князя Самбоси? Я, честно говоря, не могу понять, зачем вам это понадобилось, однако же…

— Вы правы. Именно это я считаю вопросом непременной важности.

— Важности?

Кацуиэ разгладил морщинки на кимоно. Стояло дополуденное время, в зале было не слишком душно, но Кацуиэ в тяжелом одеянии мучила чесотка. От этой низменной причины проистекали несдержанность и раздражительность, проступившие в его голосе и выражении лица.

После бессмысленного похода на Янагасэ Кацуиэ переменил былое отношение к Хидэёси. До тех пор он считал того себе не ровней и не придавал значения тому, что их с Хидэёси взаимоотношения не были излишне тесными. Но битва при Ямадзаки стала поворотным моментом в судьбе Хидэёси. Его имя теперь упоминали на каждом шагу и по многу раз на дню; оно было окружено возрастающим уважением в связи с тем, что ему удалось совершить после смерти Нобунаги. Безучастно следить за подобным развитием событий Кацуиэ был не в силах. Его горькое похмелье было особенно тяжело из-за того, что именно Хидэёси, а не ему, удалось справить «заупокойную службу по Нобунаге».

Кацуиэ чувствовал себя глубоко несчастным из-за того, что Хидэёси отныне получил право быть с ним на равной ноге. Ведь он, Кацуиэ, состоял на службе у клана Ода куда дольше — и вот славные деяния этого выскочки внезапно перечеркнули это различие. Да какое там равенство! Сибата Кацуиэ чувствовал, что многие относятся к нему как к нижестоящему по сравнению с этим человеком, разодетым в пышное кимоно, как будто тот не был в прежние годы простым деревенским оборвышем и не прошел на службе у клана Ода весь путь, начиная с комнатного слуги. Грудь Кацуиэ напряглась, как тетива могучего лука, готовая выпустить стрелу, напоенную ядом надежд и обид.

— Не знаю, на что рассчитываете вы, князь Хидэёси, участвуя в сегодняшнем совете, но остальные присутствующие здесь пребывают в твердом убеждении, что знатные представители клана Ода впервые собрались, чтобы обсудить воистину важные и неотложные дела. Так с какой стати должен томиться на совете двухлетний малыш?

Смысл и тон сказанного были рассчитаны на непосредственный отклик Хидэёси и на поддержку со стороны других участников совета. Когда ни того ни другого не последовало, Кацуиэ не осталось ничего, кроме как продолжать в том же духе:

— У нас нет времени на бесплодные препирательства. Почему нам не попросить юного князя покинуть совет, прежде чем мы приступим к обсуждению первоочередных вопросов? Вы не возражаете, князь Хидэёси?

Хидэёси, хоть и торжественно разодетый, держался с обычной непринужденностью. В обществе высокородных господ сразу бросалось в глаза его неблагородное происхождение.

Что касается его нынешнего положения, то при жизни Нобунаги он был удостоен многих титулов и наград и доказал свою силу как в ходе войны в западных провинциях, так и в войне против Мицухидэ.

Встретившись с Хидэёси лицом к лицу, люди поневоле задумывались, стоит ли связывать с ним свою судьбу и рисковать ради него своей жизнью в такие тревожные времена.

Есть люди, с первого взгляда производящие ошеломляющее впечатление. Такигава Кадзумасу, например, обладал таким ростом, статью и выправкой, что, едва взглянув на него, человек чувствовал: перед ним высокопоставленный военачальник. Нива Нагахидэ выглядел простым, но исполненным собственного достоинства, и слегка поредевшие волосы не портили его решительной, волевой внешности. Гамо Удзисато, самый молодой из собравшихся, своим видом внушал мысль о древней родословной, благородстве и непревзойденных моральных качествах. Разве только Икэда Сёню был еще невзрачней, чем Хидэёси, но и у него сиял в глазах особенный свет. И наконец, Хосокава Фудзитака, выглядевший стройным и изящным, едва ли не женственным, — о его подвигах и не раз доказанной беспримерной храбрости ходили легенды.

Среди таких людей Хидэёси, внешность которого была вполне заурядной, выглядел достаточно жалко. Люди, собравшиеся в этот день в крепости Киёсу, были цветом нации, не было только Маэды Инутиё и Сассы Наримасы, северян, а также Токугавы Иэясу, по понятной причине — сейчас решалось внутреннее дело клана Ода. И Хидэёси, вопреки своей внешности, находился среди них.

Понимая весомость заслуг и благородство происхождения собравшихся, сам Хидэёси старался держаться с подчеркнутой скромностью. Высокомерие, которое он напустил на себя после победы при Ямадзаки, бесследно исчезло. С начала совета он не позволил себе ни одной шутки. Даже выслушав желчную отповедь Кацуиэ, не возразил в том же тоне. Напротив, проявленная им выдержка заслуживала похвалы. Но сейчас, после нового вызова, брошенного Кацуиэ, он не мог молчать.

— Ваши слова не лишены смысла. И хотя у князя Самбоси есть все причины присутствовать на совете, это может оказаться для него чересчур обременительным, тем более что наше заседание может затянуться. Так что, князь, если таково ваше желание, немедленно распорядимся увести его.

Ответив столь сдержанно, Хидэёси кивком попросил опекунов удалиться.

Хасэгава Тамба, кивнув в ответ, спустил Самбоси с коленей и передал его на руки няни. Но самому Самбоси здесь уже понравилось, и он отчаянно воспротивился заботливым няниным рукам. Когда она кое-как совладала с ним и собралась унести, он принялся сучить ручками и ножками и горько плакать. А затем швырнул своего бумажного журавля в ту сторону, где восседали пришедшие на совет важные господа.

Слезы навернулись на глаза у всех.

Настал полдень. Чувствовалось, что напряжение в зале нарастает с каждой минутой.

Кацуиэ начал вступительную речь:

— Трагическая гибель князя Нобунаги — для нас неизбывное горе, однако сейчас нам надлежит выбрать достойного преемника его титула и, главное, его дела. Тем самым мы сумеем послужить нашему господину и после его кончины точь-в-точь так, как мы служили ему при жизни. Таков Путь Воина.