Выше звезд и другие истории - Урсула К. Ле Гуин

не капризен или жесток; даже в дурном настроении Бела не вымещал злость на рабах. Маль тем не менее шарахалась от него в слепом ужасе. Мод уверяла сестру, что ее страхи напрасны и что Бела почти так же добросердечен, как его старший брат Ало, которому Маль доверяла всей душой. Маль на это лишь упрямо качала головой. Она никогда не перечила сестре и очень страдала, если расходилась с ней во мнениях, но при этом не находила в себе мужества даже попытаться преодолеть страх перед Белой.

Маль исполнилось тринадцать. Она прошла церемонию вступления в возраст (Бид и ей тайком подарил грубо сметанный делу – «мешочек, где хранится душа»), и вечером того же дня она облачилась в новый наряд. Людям Грязи, даже если они живут вместе с людьми Короны, запрещено носить шитую одежду, можно использовать только отрезы материи, но существует немало способов красивой драпировки, и хотя ткань-паутинку нельзя подшить, ее можно изящно собрать и прихватить поясом с кисточками. Поверх туники из некрашеного шелка на Маль была надета бирюзовая накидка, такая тонкая, что светилась. Когда Маль вошла, Бела обратил на нее свой взор и больше уже не отрывал глаз.

Повинуясь безотчетному порыву, Мод встала и промолвила:

– Владыки и повелители! Дозвольте мне станцевать в честь праздника моей сестры.

Едва дождавшись согласия, она коротко переговорила с Луи, которая подыгрывала танцовщикам на плоских барабанах, и сбегала в свою комнату за бронзовым мечом, некогда врученным ей Туджу, и тончайшей вуалью цвета бледного огня – подарком на ее собственную церемонию. Завернувшись в вуаль, она вернулась к гостям. Луи застучала в барабаны, и Мод начала танцевать. Еще никогда не была она так великолепна, еще никогда не танцевала так, как сегодня, с ювелирной точностью исполняя традиционные движения танца с мечами и одновременно кипя неистовством. Клинок, сверкавший в ее руках, намекал на угрозу, исполненные соблазна движения синкопировали барабанному ритму, заставляя его звучать сильнее и яростнее, так что танец разгорался все жарче, будто пламя костра, а прозрачная вуаль развевалась, мелькая перед глазами зрителей. Бела сидел неподвижно, как статуя, завороженно глядел на Мод и не шелохнулся, даже когда вуаль-паутинка легким касанием задела его переносицу.

Представление закончилось, и он спросил:

– Когда ты научилась так танцевать?

– На твоих глазах, господин, – ответила Мод.

Бела, чуть смутившись, засмеялся.

– Теперь пусть станцует Маль, – сказал он, выискивая ее взглядом.

– Она слишком утомилась, – возразила Мод. – Церемония была долгой, а Маль быстро устает. Но я могу станцевать еще раз.

Бела взмахом руки велел ей повторить танец. Мод кивнула Луи, та широко улыбнулась и принялась отбивать робкий, вкрадчивый ритм медленного танца под названием мимей. Мод надела на щиколотки браслеты с бубенчиками – Луи всегда держала их рядом с барабанами – и накинула на себя вуаль так, что ткань целиком покрывала голову, руки и туловище, оставляя на виду лишь щиколотки со звенящими браслетами и босые ступни. Танец начался; ноги Мод двигались легко и без остановки, корпус плавно покачивался. Постепенно ритм и движения становились все более страстными.

Сквозь просвечивающую ткань вуали Мод могла наблюдать за зрителями. Она видела выпуклость, резко обозначившуюся под шелковой туникой Белы, видела, как бьется сердце в его груди.

После того вечера Бела не отходил от Мод, и теперь ее заботило не то, как привлечь его внимание, а то, как бы он не посягнул на ее девственность, где-нибудь подкараулив. Хехум и другие женщины зорко следили, чтобы Мод не оставалась одна, поскольку хотели, чтобы Бела сделал ее своей женой. Она всем нравилась, да к тому же обошлась бы дому Белен задаром. Несколько дней спустя Бела объявил, что намерен жениться на Мод. Ало с радостью одобрил его решение, а Туджу специально прибыла из Великого храма, чтобы освятить брак.

Все друзья Белы пришли на свадьбу. Желтый полог передвинули, открыв танцевальную комнату, так что он временно отделял лишь спальные покои женщин.

Впервые за семь лет Мод увидела воинов, участвовавших в набеге. Того, что запомнился ей великаном, звали Дос тен Хан, злобного – Рало тен Бал. Она сторонилась Рало, ибо он вызывал у нее тревогу. Самый молодой из отряда, он изменился больше остальных, однако по-прежнему вел себя как мальчишка, дерзко и грубо, много пил и танцевал со всеми рабынями.

Маль, как всегда, держалась в тени и робела даже сильнее обычного. Ее пугало отсутствие желтого полога, за которым можно было спрятаться, а вид участников того страшного нападения вызывал у нее дрожь. Она старалась не отходить от Хехум, однако та добродушно над ней подшучивала и выталкивала вперед, на обозрение потенциальным женихам, ибо то был редкий шанс показать дикарку. Маль вошла в возраст, и кто-то из мужчин Короны мог заплатить за нее выкуп, а не просто пользоваться ею. Она настоящая красавица и способна прибавить богатства дому Белен.

Мод сочувствовала сестре и все же не волновалась о безопасности Маль даже в компании захмелевших мужчин. Хехум и Ало никому не позволят лишить Маль девства – ее главной ценности как невесты.

Бела словно приклеился к Мод и отпускал от себя только на время танца. Она дважды исполнила танец с мечами, а потом мимей. Мужчины любовались ею, затаив дыхание, а Бела, возбужденный и ликующий, наблюдал и за ней, и за ними.

– Достаточно! – объявил он еще до окончания танца под вуалью, то ли стремясь показать свою власть над этим живым сгустком пламени, то ли уже не в силах сдерживать пыл.

Мод в ту же секунду остановилась и замерла, хотя барабан отбил еще несколько ударов.

– Идем, – приказал он.

Мод выпростала руку из-под вуали, Бела взял ее и повел жену в свои покои. За их спинами раздался смех, а потом танцы возобновились.

Этот брак удался. Бела и Мод прекрасно подходили друг другу. Ей хватало ума мгновенно и беспрекословно исполнять любое его повеление, однако она никогда не забегала вперед – не предвосхищала желаний мужа, не сюсюкала и не нянчилась с ним, как с младенцем, подобно большинству рабынь, с которыми Бела имел дело раньше. Он ощущал в ней твердость, благодаря которой она вела себя с должным послушанием, но никогда – с рабской покорностью. Казалось, будто в глубине души он ей безразличен, как бы жарко ни сливались их тела; в постели он мог доводить ее до экстаза или – если бы того захотел – истязать пытками, и все же никакие его действия не меняли и не трогали ее. Она напоминала