Последний поезд на Ки-Уэст - Шанель Клитон

— Раньше я не был таким молчаливым. Но когда разучиваешься болтать о пустяках, начинаются проблемы. Тебя спрашивают, как поживаешь, но на самом деле никому это не интересно — ответ нужен лишь для того, чтобы со спокойной душой заниматься собственными делами.

Я никогда не думала об этом под таким углом, но он прав. Есть формулы вежливости, обычные вопросы, которые часто задаешь на протяжении дня, но это делается больше всего по привычке. Так принято. Это порядок, при котором все чувствуют себя комфортнее, и ответы такие же механические, как и вопросы. Сценарий, который мы знаем назубок.

— Так казалось проще, чем делать вид, будто я кто-то другой, и изливать свою душу, — добавляет Джон.

— Всем нам время от времени требуется помощь, — повторяю я его слова, сказанные ранее. — В этом нет ничего постыдного.

— Вам прежде не предлагали сбежать?

— Все не так просто. — Я кручу на пальце оловянное колечко, все еще не решаясь снять его. Несмотря на то что физически я уезжаю все дальше и дальше, кажется, что я всегда буду связана с Томом.

— Вы когда-нибудь задумывались о том, чтобы жить в другом месте? — спрашивает меня Джон.

— Раньше все время думала об этом. Отчасти это и привлекло меня в Томе. Мы выходили на лодке в море, мечтали о том, как отправимся в плаванье, доберемся до Багам или до Кубы, увидим мир.

— И что потом?

— А потом вмешалась жизнь. Вам нравится работать на строительстве шоссе? — спрашиваю я, желая уйти от темы моих несбывшихся желаний.

— Да. Работа тяжелая, но под конец дня, когда голова касается подушки, почти никаких мыслей не остается.

— Наверное, тяжело было идти на войну.

— Идти на войну было легко — к этому готовят. Самое трудное было возвращаться. Когда мы уходили на фронт, в голове было полным-полно идей о том, как все будет, как ты себя проявишь, как пожертвуешь собой во имя чего-то более важного. Но что бы ты там себе ни придумал, война — совершенно другое. Однако в ней по крайней мере есть цель, задача. Ты стоишь плечом к плечу с людьми из самых разных слоев общества, и все вы связаны странной, но крепкой нитью. А потом все вдруг заканчивается.

Я беру его за руку. От моего прикосновения он вздрагивает — трудно сказать, кого из нас двоих больше удивляет это движение, — потом он выдыхает, его тело ощутимо содрогается, затем замирает на мгновение.

Не могу припомнить, когда в последний раз я прикасалась к другому мужчине, не к Тому, но боль, которую испытывает Джон, мне слишком хорошо знакома, и желание утешить было инстинктивным порывом.

Но ведь больше всего нам нужно, чтобы нас воспринимали такими, какие мы есть, чувствовали, когда нам больно, и проявляли участие.

Я быстро пожимаю его руку и отпускаю ее.

Как давно я живу без друзей.

— Как запястье — болит? — спрашивает он.

— Как вы…

— Вы старались не нагружать эту руку, когда носили поднос в ресторане. А по ранним синякам можно понять, что он жестоко обращается с вами.

— Он не всегда такой.

— Это вообще недопустимо.

Я цепляюсь за эту мысль и представляю себя живущей в мире таких отрадных абсолютных истин. Но мгновение оказывается мимолетным — его сдувает порыв ветра, ворвавшегося в открытое окно автомобиля.

* * *

К парому мы прибываем вовремя. Джон паркует машину, обходит ее сзади и открывает дверь для меня. Я морщусь, пытаясь приподняться, — большой живот тянет меня назад.

— Вы в порядке? — спрашивает Джон.

— Сейчас, одну минуту.

Я делаю глубокий вдох и рывком поднимаюсь с кресла. Джон берет меня под локоть — поддерживает, чтобы я могла встать на ноги, стараясь не касаться синяков, оставленных Томом на моей левой руке.

— Вы на паром? — слышится голос.

— Да, — отвечает Джон.

— Очень вовремя. Шторм надвигается. Это последний рейс. Вам лучше поторопиться.

Я спешу изо всех сил, насколько позволяет мое положение; Джон придерживает меня за поясницу — направляет и страхует.

Когда мы поднимаемся на судно, где уже стоит автомобиль, меня начинает мутить — море очень неспокойное.

Мы ждем, пока погрузятся остальные пассажиры — мужчины, работающие на строительстве шоссе. Некоторые кивком приветствуют Джона, но что именно это означает — дружбу, знакомство или просто тот факт, что он — один из них, трудно сказать.

Джон неподвижно стоит рядом со мной и напряженно всматривается в каждого нового пассажира, и я, оказывается, делаю то же самое, правда, понимаю это далеко не сразу — ищу среди всех этих людей лицо Тома. Отплытие на пароме моему супругу не помеха. Если он поймет, куда я направляюсь, запросто доберется на лодке до Мэткемб.

В нескольких шагах от того места, где стою я, на борт, склонив голову, взбирается крупный мужчина — у него широченные плечи и очень знакомое тело. Меня охватывает паника — я прячусь за Джона, изо всех сил вжимаясь в поручень и молясь, чтобы он меня не заметил.

Как Тому удалось так быстро разыскать меня?

Мужчина поднимает голову — у меня на мгновение замирает сердце и пресекается дыхание.

— Хелен? — говорит Джон, хмуря брови.

Я цепко держусь за поручень и всматриваюсь в воду. Какой-то жуткий момент я думаю о том, чтобы прыгнуть за борт, и пусть мою судьбу решает море.

Но прежде чем я успеваю принять решение, мужчина поворачивается — в его чертах мелькает что-то очень хорошо знакомое, но тотчас исчезает, и я понимаю, что обозналась.

Это незнакомый человек, внешне похожий, только и всего.

Я испытываю такое облегчение, что чуть не плачу.

Мужчины, крупные и щуплые, один за другим поднимаются на паром, но Тома среди них нет.

Мы отчаливаем, отталкиваясь от причала, и вода начинает бить в корпус судна.

От пережитых волнений мне вдруг становится плохо — я перегибаюсь через перила, не в силах сдержать тошноту.

Когда она проходит, я вижу прямо перед собой квадратный лоскут — молча беру его, удивляясь качеству ткани и инициалам, затейливо вышитым в уголке. Интересно, это подарок его девушки? Невесты?

Я тайком вытираюсь, а потом поднимаю глаза на Джона.

— Спасибо.

Надеюсь, я не сильно покраснела, потому что мне очень неловко.

— Не за что. Вас часто тошнит во время беременности?

— Поначалу да, но потом прошло. А не так давно снова началось, с удвоенной силой. И в море становится только хуже, — я хватаюсь за поручень, когда паром качает еще раз.

— Говорят, если сосредоточиться на неподвижном предмете, помогает, — советует Джон.