Мертвец - это только начало - Евгений Сухов

По внутреннему убеждению Назар Колотый любил порядок, где каждый поступок укладывается в определенную систему, а то, что выходит за ее пределы, нужно рассматривать как нечто нестандартное, к чему следует относиться с особой настороженностью.

В какой-то степени звонок Стася Куликова был неким тревожным сигналом, неприятно отозвавшимся в левой половине груди.

На воле все было не так, многое выглядело сложнее и запутаннее, чем в обычной камере, от пола до потолка забитой заключенными. В хате каждый знает свою роль и исполняет ее безошибочно, как опытный музыкант в большом симфоническом оркестре. А вот первая скрипка всегда единственная, как правило, такой человек обладает абсолютным слухом, он не только задает нужную тональность, но и безжалостно выявляет фальшь, возникающую в гармонии звуков, после чего немедленно привлекает виновного к ответу. Такие люди в камерах и лагерях называются «смотрящими». Именно им, как верховным владыкам, дано неотъемлемое право карать и миловать.

Назар Колотый был одним из таких избранных.

Прожив на воле немногим более полугода, он так и не сумел в полной мере усвоить нестандартные порядки мирского бытия, где все масти перепутаны, словно в бестолковой колоде, а валеты, расставив недружелюбно пальцы, пытаются нацепить на себя красную мантию и, брызжа во все стороны ядовитой слюной, силятся играть роль королей. Обыкновенные шутовские попугаи! Даже «шестерки», нанизав на пальцы золотые перстни, с успехом маскируются под добропорядочных «блатных».

В этом плане камера категорична и абсолютно надежна, трудно представить, чтобы «петух», вспорхнув с параши, вдруг возомнил себя пророком. Если подобное и случится, то поступок воспринимается как умелая клоунада. На воле все обстоит совершенно иначе, и страшно выходить за порог, чтобы случайно не испоганить великокняжеские бармы о поносную сорочку вчерашнего отверженного. Однажды запачкавшись, невозможно будет вытравить приставший запашок даже керосином.

Стась Куликов не подчинялся никому.

Про таких говорят «подпоясанный ломом». Запаха от его куртки не уловишь – масти не той, да и брезглив неимоверно, с «чертилами» водиться не станет, а вот неприятностей от него можно натерпеться немало. На пакости он мастак, с ним и держи ухо востро!

Внутреннее убеждение предостерегало его от возможной неприятности и повелевало сидеть в удобном кресле и, предавшись воспоминаниям, глотать холодное пивко из узенького горлышка. Однако жажда справедливого возмездия не давала Колотому покоя и действовала на него подобно занозе, безжалостно вспоровшей нежную кожу. Рудольф должен быть наказан, это однозначно. Как человек, посмевший своим зловонным плевком осквернить святой источник. Он еще ходил, дышал, возможно, даже смеялся, но участь его была решена, «курносая» уже крепко держала его за тощую задницу.

Отринув от себя последние сомнения, Назар поковырялся заостренной спичкой в зубах, освобождаясь от налипшей воблы, и небрежным тоном произнес:

– Рудольф объявился.

– Вот как? – почти не удивившись, произнес Еникей – детина двухметрового роста.

Судьба Рудольфа его интересовала мало. Как и Назар Колотый, он знал, что час «крысятника» определен, как у больного, прибитого к койке смертельным недугом. А все его потуги спастись напоминают судорожные движения рыбы, выброшенной на берег.

Он даже удивлялся, что Рудольф еще жив, потому что киллеры, заполучив нешуточный задаток, рыскали в поисках его по ближнему и дальнему зарубежью.

– Представляешь, он совсем рядом. Не думал, что судьба отвалит мне такой подарок: мы его по заграницам разыскиваем, а он в Москве решил затеряться, сучонок! – проскрипел зубами Назар Колотый. – В общем, так: собираемся и едем, я хочу быть тем человеком, который плюнет ему в глаза перед смертью!

– А не слишком ли много для него чести? – остудил Колотого Еникей.

Назар задумался. Еникей по-своему был прав, не по чину драка. Не так часто можно увидеть генерала, бегущего впереди цепи атакующих. И совсем не потому, что жизнь командующего куда весомее жизни солдата, просто все роли расписаны: не положено вору выходить на «стрелку» с рядовым «пехотинцем», запомоенному сидеть за одним столом с «мужиками» и валяться на полу даже в том случае, если для него не отыскалось «шконоря». Нарушение неписаных правил вносит в сформировавшуюся систему смуту и наносит ей большой вред.

К Еникею следовало прислушаться еще и потому, что он уже не первый год был его телохранителем – время немалое, чтобы срастись душами, – и кроме физической мощи обладал завидной интуицией на опасность. Сейчас она лезла из него, как металлическая стружка из холщового мешка – колюче, неприятно, – грозила оцарапать и навредить.

Назар отбросил в сторону обломанную спичку, поднялся пружинно, будто сделал навстречу судьбе роковой шаг, и произнес улыбаясь:

– Не беспокойся, у него будет не так много времени, чтобы оценить эту честь.

Принятых решений Назар не менял, и поэтому казалось, что он не сомневался вовсе.

– Может, кого-то возьмем еще? – чуть нахмурившись, сказал Еникей, понимая, что препираться с Назаром так же глупо, как упражняться в словесном поединке с глухонемым.

– Я тебя не узнаю, Еникей, – грубовато укорил телохранителя Назар. – Неужели ты испугался финансового мошенника?

Не залезая в толщу прожитых лет, он мог с ходу назвать десятка два малоприятных случаев, когда точно такие же финансовые сморчки встречали плечистых стриженых визитеров, держа в руках автомат Калашникова, нацеленный прямехонько в грудь.

И, разглядев в глазах великана сомнение, добавил с хитроватой улыбкой:

– Здесь все чисто. Надо просто знать Кулика. Если бы он хотел нас грохнуть, то не стал бы звонить по телефону, он сделал бы это совсем иначе. Например, нанял бы пару киллеров, которые пасли бы меня круглосуточно, пока, наконец, не ошалев от безделья, я, лопухнувшись, не спустился бы вниз, приукрасив свою физиономию рыжим париком и наклеенной бородой.

На столе стояла бутылка пива. Недопитая. Хлебнув глоток, он поставил ее на место, брякнув о стоявшее рядом блюдо с воблой.

– Где машина?

– Во дворе, – отозвался Еникей, шагнув в коридор.

Резвана, выполнявшего роль второго телохранителя, во дворе не оказалось. И белая «Вольво», взобравшаяся правым колесом на бордюр, выглядела брошенной невестой.

– Сказано ему, чтобы не оставлял машину ни на минуту, – выругался Колотый. – Ноги оторву, как увижу. Ладно, поехали!

Колотый распахнул дверцу и плюхнулся на пассажирское кресло рядом с водителем, основательно примяв брошенный журнал. Еникей шальной походкой приблизился к автомобилю. Коротко осмотрелся по сторонам и, упруго подбросив свое тело, уверенно занял водительское место.

Машина мягко заурчала, разогреваясь.

– Кулик! – прошептал Колотый, в ужасе распахивая веки.

Из темноты арки, совершенно не опасаясь сидящих в машине людей, вышел Стась Куликов. Лицо располагающее, с доброжелательной улыбкой на капризных губах. Именно так выглядит настоящее злодейство. До сознания Назара Колотого дошло, что где-то в небесах невидимый таймер отсчитывает последние секунды его земного бытия. Он дернул ручку дверцы, но она неожиданно застопорилась, не желая выпускать его из капкана.