Право записывать - Фрида Вигдорова

Ну а вы, родители, выглядите не в том плане, в каком нужно. Ваша семья готовит моральных калек. Он – уже моральный калека. Предлагаю оштрафовать родителей на 10 рублей и сообщить на работу. Кто против?

Принято единогласно!

Введите следующего!

* * *

Входит Олег Грибов со своей матерью. Мать в модной сиреневой кофточке, на плечах голубой шарф. Рот полон золотых зубов, лицо гладкое – и вообще про таких говорят – гладкая. На руке обручальное кольцо. Мальчишка явился сюда прямиком из самого плохого фельетона Шатуновского: брюки дудочкой, ворот небрежно расстегнут, держится развязно, отвечает нелепо. Во рту тоже блестит золотой зуб.

Оперуполномоченный милиции докладывает:

– В августе этому оболтусу будет восемнадцать. Мать у него продавщица в специализированном военном магазине. Отца нет, отчим – шофер такси. Кончил ремесленное училище, электромонтер, с работы был уволен за прогул. Устроился в ремонтно-строительную контору, но и там прогуливал, предпочитал проводить время на голубятне. Он – праздношатающийся, тунеядец и бездельник. Мать и отчим бессильны на него повлиять. Мы его вызывали, направляли, устраивали. Но толку нет, и нет, и нет!

Лидия Ивановна: Отвечай, почему не работаешь?

Олег: А чего, чего? Куда ни придешь, всюду отказ.

– А почему ты прогулял?

– А чего?.. погода была хорошая… Лето. Все едут за город…

(Чистый Митрофанушка. Глупейшая улыбка, нелепая, развязная манера, говорит в нос, с усмешкой.)

– Ну, а на другой работе заставили бетон долбить, пылища, в глаза летит. Ну, я и не стал ходить… Прихожу через месяц – меня уже уволили по статье 47-Б.

Члены комиссии наперебой: Загнать его в тайгу! К поморам! Туда, где пыль! Грязь!

Кто-то спрашивает: А почему у тебя зуб золотой?

– Мать вставила.

– Гражданка Грибова, зачем вы ему вставили золотой зуб?

– Из прынципа.

– Это как же?

– Муж утащил мое кольцо, а я на его кольцо понавставляла зубов – прынципиально.

– Ну, а что вы скажете насчет своего сына?

– Если можно было бы его убить, я бы его убила. Вот и всё, что я могу сказать.

Наступает тишина. Все несколько подавлены таким заявлением.

Слово берет зам. председателя домового комитета – краснолицый, апоплексического вида седой человек, грузный, говорит с одышкой:

– С Грибовым мы вплотную занялись с апреля месяца. Мы ему всё разъяснили, и он вроде бы очухался. Наведались к нему, смотрим – он в кровати с девушкой. Правда, кровать застелена и оба они одетые, однако с девушкой.

Начинается шум:

– Безобразие!

– С таких-то лет!

На лице Олега по-прежнему нелепая улыбка. Мне становится тошно, и я украдкой поглядываю на часы – удрать бы, что ли.

– Как зовут твою девушку?

– Надя.

– А фамилия!

– Не скажу!

Вот тут я подняла ухо. И поглядела на Олега. Улыбку словно смыло.

– То есть как это не скажешь? Сейчас же говори! Мы сообщим куда надо про такую девушку. Сейчас же говори!

– Не буду я ее впутывать.

– Говори сейчас же!

– Не скажу!

(Отвечает без улыбки, спокойно, серьезно.)

– Э, – говорит работник милиции – толстогубый и толстощекий, – на лестнице какая-то деваха стоит – не она ли? Сейчас приведу.

Он выходит. Я от всей души надеюсь, что девушка убежит, не войдет. Но вот открывается дверь, и толстогубый вводит девушку – хорошенькую, с челочкой. На голове пушистый лиловый шарфик.

– Чем же это вы занимаетесь наедине с молодым человеком, а? Не стыдно?

Крепко сжав губы, девушка молчит.

– Вот сообщим вашим родителям, тогда узнаете! Как вас зовут?

– Надя, – отвечает она спокойно.

– Фамилия?

– Кузнецова.

– Где работаете?

– На заводе…

– Адрес, где живете?

– Ул. Моисеенко, д. 8б, кв. 42.

– И не стыдно вам с тунеядцем водиться?

Молчит.

– Ну, уж раз вы дружите, почему не уговорите его работать?

– Я хотела его устроить на завод, да не вышло, завод военный.

Что-то в ее спокойных ответах обезоруживает комиссию. Ее оставляют в покое и кидаются на мать:

– Вы же член партии? Куда вы смотрели? Золотые зубы вставляете, а на работу устроить не можете?

И вдруг мать кричит:

– Не буду я его устраивать! Не буду! Если б моя воля, я б его на дубу повесила! Мне надоело с ним возиться, я еще сама жить хочу!

И с горьким плачем выскакивает за дверь.

Олег: Зачем вы нападаете на мать? Ведь это я виноват, я не слушался. Она воспитывала меня как надо, а это я плохой, а вовсе не она.

И помолчав, добавляет:

– Ладно, чего там! Буду работать!

– Ну, смотри! Ждем тебя во вторник в 10 утра.

* * *

Во вторник в 10 утра я тоже прихожу в райисполком. Первая, кого я вижу на лестнице, – Надя. Оказывается, встала ни свет ни заря, поехала к Олегу, подняла его и привезла сюда к назначенному часу:

– Вы не знаете, он очень, очень хороший. Не курит, не пьет. Он две вещи на свете любит: читать и голубей. Он рос, как беспризорный. Мать его не обижала, но и не касалась. Отчим тоже не обижал. Но и не касался. Он с шести лет к голубям, как безумный, привязался. Ему только и свет в окошке, что голуби. Вот он идет!

Мы разговаривали втроем часа полтора, он поначалу мялся, отвечал односложно. Потом вдруг спросил:

– Вы «Звездный билет»[23] читали?

– Читала.

– Понравилось?

– Очень.

И он тотчас заговорил так, будто мы век знакомы. Как будто услышал пароль. Я сказала, что ответы его на комиссии были нелепы («лето, хорошая погода» и пр.)

– Никому неохота вставать в 7 часов, – говорю я.

Он откликается очень живо:

– Нет, есть такие, что ходят на работу как на праздник.