Грешные обещания - Кэт Мартин

То, что граф проявил такую предупредительность, немного удивило Элизабет, но еще больше она удивилась, когда обнаружила, что часовней больше никто не пользуется, потому что граф дал денег на постройку в деревне новой церкви. По окончании строительства слуги графа, а также его арендаторы и люди со всех окрестностей — до самого Тонбриджа — начали ходить к службе в новый храм. Элизабет приятно было думать, что Николас еще способен на такие поступки, значит, для Беспутного графа еще не все потеряно, он еще может стать на праведный путь.

Элизабет провела рукой по спинке скамьи, наслаждаясь ощущением отполированного дерева. С того момента как она впервые переступила порог часовни, эта тихая обитель действовала на нее успокаивающе. Но сейчас Элизабет и здесь не могла не думать о графе. Она скучала по нему так сильно, что у нее даже ныло сердце. Такого Элизабет от себя не ожидала.

Она не видела Уорринга с той самой ночи, когда застала его в объятиях публичной девки. С тех пор он каждый день уезжал из дома на рассвете и возвращался поздно ночью. Мерси это сильно беспокоило. Она не единожды озабоченно говорила Элизабет, что граф доведет себя до нервного истощения.

— Он работает день и ночь. И ведет себя как-то странно. То, что он отослал из дома своих друзей-пиявок, это хорошо, грязи, меньше, но теперь впал в другую крайность. Собирается замучить себя до смерти.

Элизабет чувствовала себя виновной в том, что происходит. Она понимала: граф таким образом пытается искупить свою вину. Тео Суон рассказал ей, что граф и другим знакомым отказал от дома. Даже Мириам Бичкрофт получила от ворот поворот.

У Элизабет появилась надежда. Что верно, то верно, Николас Уорринг совершил необдуманный поступок, но это случилось невольно, и со дня злосчастного происшествия старается загладить свою вину. Он совершил ошибку, но кто из нас безгрешен? И потом, какое она имеет право заставлять его страдать? Он уже достаточно настрадался в своей жизни, проведя целых семь лет в ссылке.

Стиснув руки, Элизабет склонила голову и попросила Господа, чтобы он вразумил ее, как поступить. Какие бы грехи Николас Уорринг ни совершил, она любит этого человека и по какой-то необъяснимой причине верит в него. Элизабет рассказала об этом Господу, и тот внял ее молитве.

Улыбнувшись впервые с того злополучного похода в розовую гостиную, Элизабет вышла из часовни и направилась к дому, твердо зная, что ей делать дальше.

Была почти полночь, когда Элизабет постучала в кабинет Николаса.

— Войдите, — послышался его голос.

Элизабет вошла. Граф сидел за столом, склонив голову над стопкой гроссбухов. Элизабет была поражена произошедшей в нем переменой. На лбу залегли глубокие морщины, под серебристо-голубыми глазами — синяки.

— Элизабет? — удивился граф и, со скрипом отодвинув стул, встал. — Вот уж не ожидал вас увидеть. Уже поздно. Я думал, вы спите.

— Я хотела бы с вами поговорить.

Высокая худощавая фигура застыла в напряженном ожидании. Николас так стиснул зубы, что на скулах заиграли желваки.

— Ну что ж, садитесь, — проговорил он и сухо спросил: — Что вам угодно?

Элизабет расправила юбку розовато-лилового шелкового платья, почувствовав внезапно, как ее обдало холодком.

— Я пришла сюда, потому что беспокоюсь за вас, милорд.

Рука графа дрогнула, и на листе бумаги расплылась большая синяя клякса.

— Вы обо мне беспокоитесь? Но почему, черт подери?

— Потому что вы слишком много работаете и, как мне говорили, практически не спите. Повар ваш пожаловался мне, что вы почти не притрагиваетесь к еде. И я пришла просить вас обратить внимание на свое здоровье.

Граф сунул ручку в чернильницу.

— Но почему? Какое вам дело до того, ем я или не ем, сплю или не сплю?

Элизабет взглянула ему прямо в глаза: в них полыхало отчаяние. Сердце ее сжалось.

— Мне кажется, милорд, что мне следует заботиться о вас, так же как вы заботитесь обо мне.

Граф плотно сжал губы, отчего вокруг рта у него собрались мелкие морщинки, а черты лица сделались более жесткими.

— Никудышный из меня вышел опекун, Элизабет, и мы с вами это хорошо знаем.

— Для вас эта роль непривычна. Нет ничего удивительного в том, что вы сделали ошибку.

Граф озадаченно взглянул на нее:

— Это больше, чем ошибка. Мое поведение было непростительно.

Элизабет улыбнулась:

— Если человек, совершивший ошибку, искренне в ней раскаивается, милорд, его можно простить.

Лицо Николаса дрогнуло. Он в упор посмотрел на Элизабет:

— Вы хотите сказать, что решили принять мои извинения?

— Да, милорд. Мне кажется, вы произносили их искренне, от всего сердца.

Выражение лица графа снова изменилось. Неуверенность исчезла. Ее сменило облегчение.

— Это в самом деле так.

— Тогда давайте больше не будем говорить на эту тему. Я сейчас поднимусь к себе в комнату, но душа моя будет спокойна оттого, что эту ночь вы не проведете без сна. И быть может, милорд, вы даже выкроите время для того, чтобы поесть.

Глаза графа потеплели. Он слегка улыбнулся:

— Как-то раз вы назвали меня Николасом. И мне это очень понравилось. Как вы считаете, быть может, с сегодняшнего дня мы начнем называть друг друга по имени?

Элизабет тоже улыбнулась:

— Что ж, думаю, это неплохая идея. Спокойной ночи… Николас. Быть может, я увижу вас завтра утром за завтраком?

— Я непременно постараюсь быть. Спокойной ночи, Элизабет. Спасибо, что пришли.

Он не стал подниматься из-за стола, однако, пока Элизабет шла к двери, она чувствовала на себе взгляд Ника. Взгляд этот согревал ее, и она надеялась, что поступила правильно.

Впрочем, это станет ясно только со временем.

И Элизабет отмахнулась от внутреннего голоса, язвительно шептавшего ей, что если она ошиблась, то мучения ее только усилятся.

Ник шел по широкой посыпанной гравием дорожке, ведущей из конюшни в сад. С тех пор как Элизабет приходила к нему в кабинет, прошло три дня, и между ними начали устанавливаться теплые дружеские отношения. Николас понимал, что опасно проводить с Элизабет слишком много времени, но ему было так приятно находиться в ее обществе! И потом, убеждал себя Ник, он, как и любой другой человек, заслуживает немного счастья.

О том, что по-прежнему при виде Элизабет в нем вспыхивало желание, можно было и не говорить. Но ведь он не дикий зверь, движимый лишь инстинктами. Он может обуздать свои чувства, может держать на привязи снедавшее его яростное желание. Кроме того, он получил ответ на письмо, которое послал Сидни Бердсоллу. Менее чем через две недели Элизабет уедет в Лондон.