Серебряная куница с крыльями филина - Ан Ци

13. Олег Майский делает дубль. Подруга Северцева

Олег вышел из метро и растерянно осмотрелся. Слева был раньше кинотеатр, справа гостиница. Он давно не был «на Выставке», как для себя на старый манер называл эти места, и ничего тут теперь не узнавал. Понастроили новых зданий! Некоторые симпатичные, другие нет. Ну, хоть, «Останкинская» отовсюду видна!

Ему надо было направо, потом опять направо. Идти всего ничего. Район хороший. Люди, к которым он шел, вполне благополучные. Дом, наверное, с фокусами. Майский таких не любил.

Здание, однако, оказалось добротным, не старым, но и не новым, без всяких выкрутасов. Когда код сработал, Олег даже подумал, что лифт и грязноватый подъезд могли быть и поприличней. Зато квартира, куда его радушно впустили, выглядела хоть куда. Майскому по работе и у знакомых приходилось видеть жилье людей с достатком, да и просто богатых. И нередко думать – нет, такого сам себе с приплатой не пожелаешь. Нелепых этих огроменных загородных домов, безвкусных и аляповатых, с тюремными их заборами с колючей проволокой. Громоздких квартир нуворишей, любительски переделанных «по моде» и от того еще более неуютных. Но такую…

Высокие потолки и соразмерные, просторные, но не слишком, комнаты, коридор и кухня. Книжные шкафы из настоящего дерева, доходящие до самого потолка. Мягкие ковры на полу спокойных тонов, там, где надо. А там, где этого не требовалось – плитка или паркет. Все вокруг тут было удобно, уместно, не кричало о себе, а тихо и вежливо говорило: мы, приборы, мебель, мягкие драпировки, комнатные растения, украшения и посуда, все мы – для тебя, тебе служим. Вовсе не наоборот.

Пока хозяйка дома приветливо улыбалась Майскому, предлагала тапочки и показывала, где раздеться, он, с удовольствием ощутил запах домашних пирогов. Хотя нет, это было что-то очень знакомое, похожее, но.

– Извините за нескромный вопрос, чем пахнет так приятно? Благоухание изумительное. Только это не тесто. Яблоки и корица без сомнения, но.

Хозяйка дома Северцева так и засветилась от удовольствия.

– Вот молодец! Действительно, не тесто. Я, хоть и очень люблю, но стараюсь есть меньше сдобы. Поэтому я напекла антоновки с корицей и сахаром. Если к этому еще ванильный соус добавить, пальчики оближешь!

– Слушайте, Вам, по-моему, можно одними пирожными питаться. Вам ничего не грозит! – галантно заметил Олег.

Северцева, в шелковистом платье цвета какао с молоком, облегающем худенькую фигурку, с ореховыми глазами и каштановыми легкими пушистыми волосами напоминала Олегу белочку. Бусики и серьги у нее были из прозрачного янтаря. Замшевые коричневые туфли, словно коготки, каблучками стучали по паркету. «Хвостика только не хватает», – подумал он.

Она держалась открыто и дружелюбно. Но когда заговорили об Эрне, сделалась грустной. Олег попросил разрешения записывать. Ее это нисколько не смутило. И он прошелся по всем пунктам, отмеченным Лушей, убедившись, что эта «подружка», в целом, и второй раз говорит то же самое и себе не противоречит. Он остановился на деталях, уточнил даты. Все совпало. Оставался последний вопрос. Луша его просто не задавала. Было решено, что раз женщины познакомились уже взрослыми, не спрашивать Северцеву про юность Эрны. Но по мере заполнения белых пятен, история загадочного поступления Эрны в институт перемещалась в вопроснике Синицы наверх, и наконец, заняла третье место. Теперь было решено спрашивать всех. Ну что ж, он и спросит. На этом «дубль» можно с чистой совестью закончить. От яблочка к чаю он не откажется, а потом домой.

– Скажите, пожалуйста, – обратился он к Ольге, – а как удалось Вашей подруге окончить институт? Я уж не говорю про конкурс. Про субъективные трудности. Но ей негде и не на что было жить. Какой Медицинский? Для нас это загадка. Сева Польских ничего об этом не знает. Сослуживцы тоже. А Вы? – спросил Олег без особой надежды на ответ. И добавил. – Мы ищем зацепку. Надо понять, кто мог стать ее врагом. Поэтому для нас все важно и интересно.

Его собеседница удивилась. Сдвинув брови, она пробормотала:

– Действительно! Вдруг… Хотя нет, не может быть. – И Майский насторожился, а потом услышал. – Вы знаете, мне она рассказала. Я Вам сейчас объясню, и судите сами. Такое не забудешь.

Эрна тогда жила в общежитии при роддоме в клетушке вместе с такой же горемыкой акушеркой, «разведенкой» лет на пятнадцать старше себя, но тоже бесприютной. Житье у них обеих было «постоянно временное», полулегальное. До большого скандала. Но ее товарка прожила так уже четыре года. Ей все что-то обещали. А обещанного, как известно.

Так вот. Жили они дружно и были всегда под рукой. Само собой разумелось, если возникала нужда, так ночь-полночь или нет, обе были всегда готовы вскочить и бежать на подмогу. Ну, а роддом есть роддом! То у самих что-нибудь, а то «по Скорой» к ним привозили. И Эрна неслась, если звали, а по ходу дела продолжала учиться и расти.

Заметив безотказную и сноровистую молодую сестричку, врач со „Скорой» предложил ей подежурить в ночную смену в «Склифе». И подработать. Деньги были всегда нужны. Она согласилась. На одном из таких дежурств все и произошло.

Это была красивая новая вишневая волга с мощным мотором и удобным салоном, отделанным под замшу. Ее противотуманные фары, заднее стекло с подогревом, автоматическая зажигалка и другие приятные новомодные штучки, радовали сердце автовладельца, еще не избалованного потоком дорогих заграничных машин. Проректорский лимузин несся к Рижскому шоссе на бешеной скорости, асфальт блестел под луной. Валерий Иванович Лозовой включил радио и закурил. Он немного приоткрыл боковое стекло, и морозный воздух, ворвавшийся в окно, приятно холодил ему лицо.

Свидание на даче сегодня совсем выбило его из графика. На банкете по поводу присвоения звания коллеге нужно обязательно появиться. Мало того, он ведь приглашен с женой. А жена – председатель профкома института. Собственный секретарь парткома ему тоже настоятельно советовал быть паинькой. Шеф в последнее время на него зол, не надо дразнить гусей. Но эта молоденькая балерина просто свела с ума Валерия Ивановича. Как было отказаться, когда она позвонила и промурлыкала.

«Лерик! Я расстегиваю одну пуговку, теперь другую, а сейчас я.» Ну, он и сорвался. Бросил все, покидал в машину разную еду и через полтора часа, зарывшись лицом в густые душистые, пахнущие лавандой волосы маленького танцующего бесенка, ничего уже не соображал. Какие, к лешему, неотложные дела?

Теперь следовало поторопиться, и Лозовой выжимал из новой тачки, что мог. Она неслась – любо дорого, его любимая лошадка. Не зря деньги плачены, и деньги