Наследство разоренных - Киран Десаи

Лорд скакал по лесам, мимо гор, мимо скал,

Реку он переплыл, брода он не искал,

А когда замок Незерби встал перед ним,

Услыхал он, что Элен венчают с другим.

Да, соперник трусливый с душою пустой Взял невесту твою, Лохинвар молодой.

Джемубхаи поднял голову. На физиономиях экзаменаторов поигрывали иронические улыбочки.

Хмурит брови отец, и тревожится мать,

И жених свой платок принимается мять,

А подружки твердят: «Лучше с нашей сестрой

Обвенчался бы ты, Лохинвар молодой!»[3]

* * *

Судья замотал головой, отгоняя воспоминания.

— Идиот!

Он вскочил, оттолкнув стул, в пароксизме самоосуждения швырнул нож и вилку на тарелку и вышел из-за стола. Его стальная воля ржавела и разрушалась. Память накатывала по ничтожнейшему поводу. Подумаешь, учителишка стишок продекламировал… Скоро все, что судья отделил от себя глухим барьером, навалится на него и раздавит, жизнь его и вечность соединятся, все пойдет прахом.

Собака потрусила за ним. Судья вошел в свою комнату, сел, погрузился в размышления. Собака прильнула к нему, как дети прижимаются к родителям, чтобы утешить их и успокоиться самим.

— Извините, — сказала Саи. — Дедушка в своих капризах совершенно непредсказуем.

Джиан, казалось, ее не услышал.

— Извините, — повторила она, замирая, но он опять не услышал. Впервые он смотрел на нее, впивался в нее глазами, пожирал воображением.

Ага! Вот оно, доказательство.

* * *

Повар убрал со стола, запер недоеденный горошек в шкаф, похожий на курятник. Ножки шкафа-курятника тонут в мисках воды — мера защиты от муравьев и иной нечисти. Повар нагнулся за одним из ведер, подставленных под протечки, долил воду в миски и выплеснул остаток за окно, вернул ведро на место. Выплеснул воду из остальных ведер, под другими протечками, вернул и их на свои места.

Дополнительную постель повар приготовил в комнатушке, заполненной всякой дрянью, среди груд которой, в самом центре комнаты, торчала кровать. Поставил на стол две свечки в блюдечках для Саи и Джиана и принюхался. Чем-то странным попахивало в комнате?

— Ваша постель готова, мастерджи!

Но Саи и Джиан погрузились в газеты. Повар не заметил их беспокойства, так как и самому ему не терпелось прочитать два письма Винсу, пришедших с последней почтой. Они лежали у изголовья его кровати, придавленные пустой консервной банкой. Повар подвернул штаны, сжал в руке зонт, ибо вода снова хлынула с неба, и пошлепал к своей хижине.

* * *

Он, она и газеты. Впервые без всяких свидетелей.

Колонка рецептов Кики де Коста. Чудеса из картофеля! Мясо-колбасы! Соусы-анчоусы!

Секреты красоты Флёр Хуссейн.

Парад лысых красавцев в клубе Джимхана в Калькутте! Вручение призов. Победители: мистер Саншайн, мистер Муншайн, мистер Уил Шайн.

Четыре глаза прикованы к строчкам и иллюстрациям, но мысли ведут себя менее дисциплинированно. Наконец Джиан не выдерживает, роняет газету на стол, резко поворачивается в сторону Саи и выпаливает:

— Вы смазываете волосы маслом?

— Нет, — вздрагивает Саи от неожиданности. — Никогда не мажу.

Пауза.

— А что? — интересуется она. Что-нибудь не в порядке с ее волосами?

— Не слышу! Дождь шумит… — Он придвигается ближе. — Что?

— А что?

— Они так сверкают… Я думал…

— Нет.

— Они кажутся мягкими. Шампунь?

— Да.

— Какой?

— «Сансилк».

О-о-о, непереносимая интимность фирменных марок! О-о-о, отчаянная смелость и изощренная пытливость вопросов!

— А мыло?

— «Люкс».

— Для кинозвездочек?

Но испуг давит на них, не дает засмеяться.

Еще пауза.

— А вы?

— Да чем придется. Что в доме есть. Любое. Для мужчины это не важно.

Ему стыдно признаться, что мать покупает на рынке самопальное бурое хозяйственное мыло, весовое, самое дешевое.

Дальше — больше.

— Можно взглянуть на ваши руки? Такие маленькие…

— Неужто?

— Да. — Он вытянул для сравнения свои. — Видите?

Пальцы. Ногти.

— Пальцы… длинные. Маленькие ногти. Да вы их грызете!

Он взвесил ее руку в ладони.

— Легонькая… как воробышек. Наверное, кости пустые, как у птицы.

Эти слова всколыхнули нечто неуловимое в Душе Саи, сердце ее отозвалось звонкой барабанной россыпью пульса.

* * *

Сезон дождей плодит букашек. По комнате летают жуки всяческих расцветок. Из каждой дырки в полу вылезает мышь, как будто скроенная по размеру дырки. Из крохотной дырочки махонькая мышка, из большой дыры — здоровенная крыса. Из мебели выдавливаются термиты. Насекомых такая масса, что кажется, пол, стены, потолок, мебель дышат, шевелятся, вибрируют.

Но Джиан их не видел. Его взгляд сам оказался мышью, скользнувшей в рукав кимоно и обнаружившей там локоть.

— Острый какой. Страшное оружие.

Руки смерили, перешли к ногам. Он скинул башмак, стыдливо стянул и спрятал в карман поношенный носок. Углубились в созерцание поставленных рядом ступней.

Глаза ее производили потрясающее впечатление. Громадные, влажные, завлекающие, втягивающие свет. Но он не отважился их упомянуть, ограничился более доступными для понимания, для научного анализа частями тела.

Положил ладонь на голову Саи, ощущая ее шарообразность. Вытянул палец к дуге брови, сам пораженный своею смелостью. Палец скользнул к переносице.

Вода звучала многоголосым хором. Громко пела за окнами, грохотала по крыше и по бананам, плескалась в лужах и тарахтела по камням мощеного двора, булькала в окружившей двор, подобно крепостному рву, сточной канаве, глухо рычала в русле джхора. Звучно стекала с крыши по сточным трубам в водоприемные бочки, звучно вытекала из переполненных бочек.

Шум воды все громче, затрудненность речевого общения облегчает обмен взглядами и жестами.

Палец Джиана уже готов был соскочить с кончика носа Саи и коснуться ее губ, как вдруг…

— А-а-а-а! — завопила она, вскочив.

«Мышь!» — подумал Джиан.

Нет, не мышь. К мышам Саи давно привыкла.

— Ух-х-х, — выдохнула Саи.