Наследство разоренных - Киран Десаи

— Не бойся, глупая лягушка, дождик, дождик, обычный дождик.

Шамка пытается улыбнуться, но плохо это у нее получается. Глаза ее гладят взглядом солдата, который давно не верит дурацким байкам о смелости, которая города берет. Шамка готова к тому, что мир сейчас обрушится, исчезнет — и она вместе с ним.

* * *

Сезон дождей длится три месяца. Даже четыре. А может быть, и все пять. В туалете Чо-Ойю протекает потолок, капли звонко разбиваются об пол. Их перезвон прерывается, лишь когда, прикрывшись зонтом, сюда входит Саи. На стекле настенных часов осел конденсат. Вывешенное на просушку на чердаке белье не сохнет неделями. Разноцветная плесень покрывает дом и все, что в нем находится.

* * *

Саи в этот сезон всегда была бодрой и спокойной. Лишь в это время ее жизнь в Калимпонге приобретала какой-то смысл, бездеятельность находила оправдание. Она сидела на веранде, погруженная в настроения сезона, считая полную отрешенность от мира наиболее подходящим состоянием для этого времени помрачения цивилизации. Природу пробирал понос, телефоны издавали треск, телевизоры показывали муть. Мир исчез, Джиан не появится из-за поворота. Даже до дядюшки Потти не добраться, ибо вспухшая джхора вышла из берегов и унесла с собой связывавший их мост.

В имении «Мон ами» Лола крутила ручку настройки радиоприемника, не находя доказательства, что дочь Пикси все еще пребывает в каком-то сухом, недоступном стихиям месте, далеком от взбесившихся рек, холеры, крокодильих челюстей, от прилипших к верхушкам деревьев жителей Бангладеш.

— Ох, — вздыхала Лола. — Хоть бы этих хулиганов базарных смыло, что ли.

В последнее время участились стачки и демонстрации, отражающие усиление политической конфронтации. Но стихия отменила трехдневную забастовку и попытку блокады доставки рааста роко по шоссе. Какой смысл перекрывать шоссе, если по нему и так ничего нельзя доставить? Зачем закрывать конторы, если они и без того не работают? Как перекрыть дороги, если их нету, дорог, если они размыты и смыты, если разнесенные в куски мостовые валяются на дне ущелья?..

* * *

Между ливнями и бурями в небе просвечивает белесое солнце, вся мокрятина исходит паром, люди прорываются на рынок.

Джиан, однако, движется в обратном направлении, к Чо-Ойю.

Его беспокоит плата за уроки, отставание от программы. В этом он уверяет самого себя, скользя по грязи и хватаясь за придорожные побеги, чтобы не свалиться в лужу.

Но не это гонит его в Чо-Ойю. Вызванный дождями перерыв довел до невыносимых пределов выросшее в нем напряжение. Саи восседает среди прибывших из Силигури газет, пачкой за две недели. Каждый лист отглажен поваром. Вокруг веранды буйствуют папоротники, окаймленные каплями. Сотни паучьих кружев, обычно невидимых, поблескивают капельками. Саи облачена в кимоно, подарок дядюшки Потти, который обнаружил эту экзотику в сундуке матери, посетившей Японию, чтобы полюбоваться цветущими вишнями. Кимоно из алого шелка, расшито золотыми драконами. Сан в нем — повелительница дикого царства, пышный цветок на фоне влажной бушующей зелени.

* * *

Сан видит, что страна трещит по швам. Полиция борется с бунтовщиками в Ассаме, в Нагаленде, в Мизораме; Пенджаб в огне после гибели Индиры Ганди в октябре прошлого года; сикхи со своими Кангой, Качхой и так далее хотят добавить еще одно «К», Калистан, и выделиться собственной страной с пятью остальными «К».

В Дели правительство после многих мудрствований и умолчаний обнародовало наконец новый финансовый план. Сокращены налоги на сгущенное молоко и женское белье, повышены — на рис, пшеницу, керосин.

Черная рамка. Фото улыбающегося ребенка. «Наш дорогой Пиу, семь лет прошло со дня, когда ты покинул нас, отправился к своему небесному прибежищу, но боль наша не утихла. Почему тебя отняли у нас задолго до срока? Мама плачет, вспоминая твою милую улыбку. Жизнь наша потеряла смысл. С нетерпением ждем твоей реинкарнации».

* * *

Джиан:

— Добрый вечер.

Она вскидывает глаза, он чувствует боль, укол, ожог.

В столовой, отделенный от нее учебником, схемами, десятичными запятыми, Джиан всей душой чувствует, что это чудесное существо не должно сидеть рядом с обтрепанным учебником, что он совершает преступление, погружая ее в эту ординарщину, что деление углов, сложение углов, измерение углов загоняет его самого в угол. Как бы подтверждая, что лучше бы он из дому не вылезал, по крыше вновь загрохотал дождь. Ему пришлось повысить голос чуть ли не до крика. Получилась какая-то ходульная героико-эпическая геометрия, наука на котурнах. Смех да и только.

Дождь и не думал ослабевать.

— Мне нужно идти.

— Что вы! — вскинулась она. — Вас убьет молнией!

По крыше заколотил град.

— Но мне давно пора.

— Не нужно, — предостерег повар. — У нас в деревне один человек высунулся из дому во время града — и сразу большая голи упала ему на голову. На месте убило беднягу.

Стихия свирепела, ослабив хватку, лишь когда уже стемнело. Но пробираться в кромешной тьме по разбитой дороге, похороненной под слоем ледышек, было бы безумием.

* * *

Судья раздраженно поглядывал на Джиана поверх отбивных. Присутствие учителя он воспринимал если не как злой умысел, то уж наверняка как следствие безалаберности и недомыслия.

— И что вас погнало сюда в такую погоду, Чарли? В математике вы, возможно, сильны, но в отношении здравого смысла, извините, подкачали.

Джиан скромно молчит, погруженный в какие-то свои думы.

Судья рассматривает его, изучает.

Бросаются в глаза скованность, сдержанность, неловкость в обращении с пищей и столовыми приборами. Однако парень себе на уме. Не без амбиций. Но такой пищи таким образом за всю жизнь не употреблял.

— А каких поэтов читают в наши дни молодые люди? — вдруг выстреливает судья неожиданным вопросом, отделяя мясо от кости при помощи ножа и вилки.

— Он математик, — напоминает Саи.

— А что, математикам запрещено интересоваться поэзией? Всестороннее развитие, универсальное образование и тому подобное…

Джиан напрягает воображение. Стихов он в жизни не читал.

— Тагор, — отвечает он неуверенно. Во всяком случае, на это священное имя возражений последовать не должно.

— Тагор! — восклицает судья. Раздраженно втыкает вилку в мясо, Окунает кусок в подливку, нанизывает туда же часть картофелины и две-три горошины, отправляет все в рот. Тщательно прожевав и проглотив, продолжает: — Пресловутый и перехваленный. — Несмотря на негативную характеристику, приказывает, ткнув для убедительности в сторону Джиана ножом: — Процитируйте что-нибудь, прошу.

Ради грядущего утра, что счастья зажжет огни,