Роль грешницы на бис - Татьяна Гармаш-Роффе

Хотя… В Катиной манере себя держать было много самоутверждения, по-детски откровенный вызов, требующий принять ее индивидуальность, которую она, как умела, подчеркнула при помощи моды, – но в ней действительно не было хамства. Она хотела понравиться и вполне открыто предлагала себя оценить во всей своей модной нестандартности, но в ней не было агрессивности, она не навязывалась, не принуждала. Наверное, это оно и есть: чувство собственного достоинства? То есть когда свое достоинство ценят, но не пытаются унизить других? Ее посыл к окружающим, если бы его можно было перевести в слова, должен был бы звучать примерно так: «Я не такая, как вы». Пожалуй, Алексей готов был согласиться с актрисой в оценке Кати, учитывая, что самым распространенным посылом нашего времени стало базарное «я лучше всех»…

Результат беседы с секретаршей, несмотря на долготерпение и муки Киса, был ничтожным. Дочь какого-то забытого писателя, студентка филфака МГУ, она явно принадлежала к тому слою, что туманно назывался богемой. Кис никогда не мог постичь, как именно определяется (на уровне формулировки) эта среда богемы, но оно как-то чувствовалось. Мешанина молодежного сленга (Алексею все время хотелось позвать Ваньку в переводчики!) с правильной и усложненной литературной речью; непонятные латинизированные термины, которыми она пересыпала свою речь, неожиданным образом соседствовали с нецензурными словами, произнесенными без нажима и без смака, с той же легчайшей небрежностью, что и сложная терминология. «Ох…еть можно, до какой степени мышление индивидуума детерминировано социально-политическим контекстом» – так охарактеризовала Катя свой интерес к работе над мемуарами Измайловой. В Катин дом – а ей обеспеченные родители снимали квартиру – были вхожи студенты МГУ и других гуманитарных московских вузов: начинающие писатели, поэты, журналисты, киношники, разного рода хипари, философы – одним словом, публика сомнительная и в изобилии.

Что же до нее самой, она заверила, что к дневникам Измайловой не прикасалась. И посоветовала искать «в этом промискуитете Сафо». Кис, который и без того не понял половину мудреных слов, которыми сыпала Катя то на сленге, то на какой-то зауми, последнюю фразу запомнил и донес до Александры.

«Промискуитет, – объяснила Саша, – само слово обозначает тесноту, многонаселенность, но его чаще употребляют в смысле беспорядочных половых связей. А Сафо – древнегреческая поэтесса, лесбиянка… Алеша, девушка просто намекнула тебе на «розовые» отношения актрисы с кем-то из ее приближенных фрейлин!»

– А мне-то что с того?

– Не знаю… Возможно, Катина мысль заключается в том, что кто-то из ревности мог выкрасть дневники, где описаны отношения Измайловой с мужчинами?

– Измайловой примерно шестьдесят два года. В этом возрасте – извини, я просто не знаю, как это у женщин, – сексуальная потребность сохраняется?

– Доживу – расскажу! – рассмеялась Саша. – А вообще-то думаю, что это индивидуально… Но даже если сексуальная сторона отношений уходит, любовь-то остается! Я как-то посещала дом престарелых, ты не поверишь: старички и старушки отбивают друг у друга партнеров (пусть и не по сексу, а только по чувствам), ревнуют, сходятся и расходятся, строят козни и устраивают сцены… Можно подумать, что находишься в пионерском лагере! Собственно, к этому как раз и располагает ситуация промискуитета в прямом значении «скученность» – в любом возрасте: в пионерлагере, в доме отдыха или в доме для престарелых…

Иными словами, теперь у Киса одной головной болью больше: искать среди окружения Измайловой лесбиянку!

– Ищи, солнышко, у тебя ведь работа такая, – издевательски напутствовала его Александра.

Ага, «ищи»! Да как? Пойти к Алле и спросить прямым текстом – случаем, не лесбиянка ли вы?

Он позвонил Кате, оставившей по его просьбе свои номера.

– На кого вы намекали? Давайте выкладывайте прямо – у меня времени на разгадывание шарад нет!

Катя заржала в трубку. Смех ее был неженственным, даже, пожалуй, нарочито неженственным – он, как и стиль ее одежды, был унисекс.

– А что я буду с этого иметь? – спросила она грубовато.

– А… А что вы хотите с этого иметь?

– Надо подумать! Я бесплатно ничего не делаю, у нас нынче капитализм, это, знаете ли, обязывает… Вот что: у вас приличный костюм есть?

Кис опешил, но подтвердил, что имеется.

– Тогда, – торжественно заявила Катя, – вы идете со мной ужинать к моим родителям! Сегодня вечером.

– Зачем? – изумился детектив.

– Не ваше дело. Идете, и все. Информация в наши дни дорого стоит, имейте в виду. Либо вы соглашаетесь и получаете вашу информацию, либо до свиданья.

Кис поскрипел мозгами, которые моментально заржавели от такого развязного с ними обращения. Выбора у него, кажется, не было: без Кати в таких делах, как Сафо и промискуитет, ему не разобраться.

Пришлось ему и одеться, и побриться, и надушиться – эх, прощай спокойный вечер в любимом кресле! Он потащился в назначенное Катей место у метро «Бауманская», издалека завидев ее тощий долговязый силуэт в дурацких широких приспущенных штанах, словно она ходила пописать и забыла их застегнуть.

– А где цветы? – поинтересовалась Катя, увидев его.

Цветы?.. Почему цветы? Зачем ей цветы? Он же не на свидание к ней пришел! Вот, бутылку взял, чтоб к родителям не с пустыми руками, и коробку конфет, но цветы?

– Придется купить, – безапелляционно заявила Катя и, дернув его за рукав, направилась к ближайшему цветочному лотку.

– Вот этот, – указала она на дорогой красивый букет, композицию из ирисов и гербер.

Пришлось заплатить: глупо теперь бастовать, если уж на Катин шантаж согласился, костюм надел да сюда притащился… Но серчал детектив, серчал: кто она ему, эта дылда, чтобы он ей цветы дарил?

Хотя, может, это для ее мамы?

Но Катя быстро развеяла его сомнения:

– А теперь вручайте мне его.

Она его достала. Ей-богу, она его достала, эта девица!

– Так, – со всей педагогической строгостью, наработанной в общении с Ванькой, произнес детектив, – букет будет только в обмен на информацию!

Катя нахально усмехнулась:

– Вы не осознаете торжественность момента, господин сыщик. Вы ведь просите моей руки!

– Чего-о-о?

– Руки, – скромно опустила голову Катя и поковыряла тупым носком расшнурованной кроссовки землю.

– Я?!

– Вы, – кивнула она, подтверждая.

– Прошу вашей…?

– Руки, – еще раз заверила она детектива. – В чем сейчас заверите моих родителей.

– Так, Катя, я пошел. Счастливо, спасибо за помощь.

Она подскочила сзади и продела свою руку под его, сунутую в карман.

– Поздно, – лучезарно улыбнулась Катя. – Вот мои родители. Быстро давайте сюда цветы, быстро!