Сын гетмана - Ольга Рогова

– Что же нам теперь делать? – обратился князь к присутствующим.

Княгиня Радзивилл уже давно порывалась высказать свое мнение и нетерпеливо ожидала конца отцовской речи.

– Отец! – обратилась она к князю. – Можешь ли ты спрашивать об этом? Возможно ли нашему славному дому породниться с выскочкой, проходимцем, которому в будущем грозит достойное наказание за мятеж?

– Да, но в силах ли мы будем защититься от такого нападения? – возразил Василий.

– Надо искать помощи! – энергично проговорила княгиня Радзивилл. – Вся Польша ненавидит этих хлопов. Пусть они сюда заберутся, как в ловушку; стоит только об этом заранее дать знать панам, и их прихлопнут как мух.

– Что думает об этом князь? – обратился Василий к Вишневецкому.

– Я вполне согласен с мнением княгини и первый готов содействовать осуществлению этого плана. Я думаю, что оба гетмана, и польный, и коронный, согласятся оказать князю помощь. Они могут даже преградить путь казакам и не допустить их в Молдавию.

– Я предложу еще другой путь, – скромно вставил Георгина. – Всякое действие имеет причину, а в настоящем случае причина – прекрасная княжна. Нельзя ли заблаговременно устранить эту причину?

– Что хочет сказать мой благородный верный боярин? – в недоумении спросил Василий.

– Я думаю, у прекрасной княжны так много обольстительных качеств, что и кроме Тимофея Хмельницкого найдется достаточно женихов. Надо выдать ее замуж, и тогда гетману не за кем будет присылать войско.

Молчавшая до сих пор господарша гневно взглянула на великого логофета.

– Боярин говорит о дочери своего господаря, как о вещи, которую можно продать или отдать в залог, не спросясь ее согласия. Конечно, я только женщина, в делах ваших мало смыслю, да и Локсандра мне не родная дочь, но она выросла на моих глазах, я знаю ее нрав, ее сердце, и удивляюсь, как может родной отец так безжалостно жертвовать своим ребенком, и ради чего? Ради пустого тщеславия, даже не ради блага родины, так как родине от этого грозит беда. Чем Тимош не жених для Локсандры? Мужественный, храбрый, воинственный, чем он тебе не зять? Зачем тебе нужно имя, нужна родословная? Мало ли в нашей земле мелких людей без имени, без рода и племени, умом, храбростью и мужеством достигающих почестей и славы? С таким зятем, как этот степной орел, ты можешь смело глядеть в глаза твоим врагам, и только тот, кто желает твоего несчастья, может советовать тебе иное! – закончила она, гордо взглянув на Георгицу.

Василий не знал, на что решиться. Уверенный, энергичный голос господарши пробудил в нем чувства отца; облик Тимоша, так ловко ею очерченный, встал перед ним в эту минуту совсем в ином свете. «Зачем ему, в самом деле, родовитый зять? Он сам настолько могуществен, что может его поднять до себя; не он ли хотел посадить на валашский престол своего сына? Это ему не удалось; почему бы теперь не попытаться сделать господарем валашским зятя? Простодушный воин, конечно, не вышел бы из его воли и был бы только его наместником, а храбрость его послужила бы в пользу в борьбе с врагами». Все это молнией пронеслось в его голове; он уже совсем склонился на сторону своей жены, как вдруг совершенно неожиданное обстоятельство сразу изменило поток его мыслей.

В комнату поспешно вошла Локсандра, бледная, взволнованная, с блестящими глазами. Ничего не подозревая, сидела она на своей вышке, как вдруг верная Марианка передала ей о том, что делалось в замке. Локсандра быстро подошла к отцу и смерила его гордым, негодующим взглядом.

– Отец! – сказала она. – Затем ли ты воспитал меня и сделал из меня человека, чтобы теперь сбывать меня, как ненужную вещь? Я знаю, что в стране нашей посылают дочерей под венец, не спрашивая их согласия. Знаю, что по закону ты можешь со мною сделать все, что захочешь, но в жилах моих течет албанская кровь, отец! Я люблю свободу и дам себя лучше убить, чем послать в неволю.

Василий, гневный, встал с своего места.

– Как ты смеешь так говорить со мною! – крикнул он. – Со мною, давшим тебе жизнь, возрастившим и воспитавшим тебя! Ты обязана мне повиноваться и не должна рассуждать о том, кого я изберу тебе в мужья.

Он подошел к князю Дмитрию, взял его за руку и, подводя к княжне, сказал:

– Вот твой жених, ни о ком другом не смей и думать!

Локсандра взглянула на Вишневецкого; во взгляде ее было столько негодования и отвращения, что князь невольно отступил на шаг.

– Князь желает поступить со мною, как с невольницей? Что ж? Это славный подвиг для именитого князя, достойный его предков...

– Бога ради, княжна! – начал было Вишневецкий.

– Ни одного слова более, Локсандра! – прервал ее князь Василий. – Ты пойдешь сейчас в харем и без моего позволения из него не выйдешь! Если же ты меня ослушаешься, то я сумею тебя научить приличию, – грозно прибавил он вслед, запирая за нею дверь.

– Друзья мои! – продолжал он, обращаясь к присутствующим и стараясь подавить свое волнение. – Я остаюсь при мнении большинства и следую совету мудрого Георгицы. Князь Дмитрий почтил меня просьбою руки моей дочери, я даю мое благословение на этот брак, завтра же пошлю гонца к турецкому султану испросить его разрешения. С другой стороны, я воспользуюсь и советом моей старшей дочери, постараюсь заключить союз с польскими гетманами на случай нападения со стороны казаков. На пана Кутнарского я возлагаю поручение немедленно отправиться в путь с моею грамотою к коронному гетману пану Потоцкому.

Кутнарский отвесил низкий поклон и благодарил за оказанную ему честь.

– Его светлость позволит мне взять с собою моего верного друга и товарища? – прибавил он, указывая на Доброшевского.

– Как угодно будет пану, – ответил Василий.

– Итак, мы собираемся с паном в дорогу, – весело проговорил Кутнарский, выходя из зала и хлопнув Доброшевского по плечу.

На этот раз Доброшевский был, видимо, не в духе и не нашел нужным поддакивать товарищу.

– Что за идея посылать нас с паном? – угрюмо пробормотал он, придавая особенно трагическое выражение своему лицу. – Не нашлось у него для этого своих бояр. Вон они у него как разжирели. Послал бы это толстое брюхо, Бурдуца, ему полезно было бы промяться. Только что прижился человек, освоился немного, и опять гнать его, как собаку, да еще в самую пасть восстания. Попомни мое слово, пан, проглотят нас казаки, принесет нам несчастье это путешествие.

– Что ты каркаешь, как зловещая птица? – с сердцем сказал Кутнарский.

Ему и самому не улыбалось это опасное поручение. Доброшевский не сказал более ни слова, он мрачно поднял брови и застыл с выражением покорной жертвы.

Полковники Носач и Пушкарь медленно возвращались на Украину. Они переправились через Днестр и остановились отдохнуть в небольшом хуторе у знакомого корчмаря. Попивая горелку, они собирались уже ложиться спать, как вдруг в ворота корчмы раздался стук.