Крупская - Леонид Млечин

Обвинения большевиков в сотрудничестве с немецким генштабом Ленин и Крупская услышали весной 1917 года. В советские времена на эту тему было наложено табу. Но зато после перестройки, когда страна открылась, в Россию из эмигрантских запасников хлынул поток антибольшевистской литературы. И девственное в смысле знания собственной истории российское общество было потрясено: «Оказывается, Октябрьскую революцию большевики совершили на немецкие деньги… Всеми действиями Ленина руководил кайзеровский генеральный штаб. Германия с помощью большевиков разрушила Российскую империю, чтобы спастись от поражения в Первой мировой… И позорный Брестский мир с немцами Ленин и Троцкий тоже подписали, выполняя приказ Берлина…»

Ленин и Крупская были не первыми, кого обвиняли в шпионаже и измене. В начале мая 1915 года развернулось немецкое наступление. Германские войска прорвали фронт, русские войска отступали. В мае оставили Галицию. Летом немцы взяли Польшу. Царская армия потеряла убитыми и ранеными почти полтора миллиона человек, в плен попало около миллиона. В конце июля на заседании правительства военный министр Алексей Андреевич Поливанов информировал правительство:

— Отступление не прекращается. Линия фронта меняется чуть ли не каждый час. Деморализация, сдача в плен, дезертирство принимают грандиозные размеры. Ставка, по-видимому, окончательно растерялась, и ее распоряжения принимают какой-то истерический характер… Сплошная картина разгрома и растерянности. Уповаю на пространства непроходимые, на грязь непролазную и на милость угодника Николая Мирликийского, покровителя Святой Руси.

Все искали виновных. Чем хуже было положение на фронте, тем чаще звучало: «Предательство»!» Дело усугублялось тем, что в военную контрразведку после начала войны мобилизовали жандармов, которые искать шпионов обучены не были, зато привыкли выявлять врагов государства.

Первой жертвой стали обрусевшие немцы, давно обосновавшиеся в России. Понятие «пятая колонна» еще не появилось, но русских немцев подозревали в тайной работе на Германию. Образовался Особый комитет по борьбе с немецким засильем. Видные политики меняли немецкие фамилии на чисто русские. Обер-прокурор Святейшего синода Владимир Карлович Саблер превратился в Десятовского.

Но поиск внутренних врагов был уже неостановим. Осенью 1915 года в измене обвинили бывшего военного министра Владимира Александровича Сухомлинова. После этого уже кого угодно можно было заподозрить в предательстве. Через год обвинение в измене предъявили царской семье, правительству и генералитету в целом.

Первого ноября 1916 года в Государственной думе депутат от партии кадетов Павел Милюков заявил, что правительство намерено заключить сепаратный мир с Германией. Каждый пункт обвинений царскому правительству Милюков заканчивал словами: «Что это — глупость или измена?» Как выразился один из депутатов, «при каждом повторении этой фразы точно электрический ток проходил по нервам всех присутствующих».

Однопартийны устроили Павлу Николаевичу овацию. Он стал героем. Гордо говорил о себе: «Я послужил оружием истории».

А были основания для подозрений? В Германии Россию считали слабым звеном, поэтому действительно предлагали Петрограду сепаратный мир. Датский король Христиан X выразил желание стать посредником в мирных переговорах. Но Николай II отказался…

Разговоры о германофильстве императрицы Александры Федоровны, намеки на прямое предательство двора были следствием самодержавной системы управления, когда любое назначение на высшие посты определялось монаршей волей. А подозревали всегда худшее. После отречения императора, в марте 1917-го, епископ Енисейский и Красноярский Никон (Бессонов) уверенно говорил:

— Монарх и его супруга изменяли своему же народу. Большего, ужаснейшего позора ни одна страна никогда не переживала. Нет, нет — не надо нам больше никакого монарха.

Последний начальник Петроградского охранного отделения генерал-майор Константин Иванович Глобачев писал, уже будучи в эмиграции: «Многие задают вопрос: правда ли, что Германия принимала участие в подготовке Февральской революции 1917 года. Я утверждаю: для Германии русская революция явилась неожиданным счастливым сюрпризом. Русская Февральская революция была созданием русских рук».

Сепаратные переговоры с немцами первыми предложили не большевики, а военный министр во Временном правительстве Керенского тридцатилетний генерал-майор Александр Иванович Верховский, недавний командующий Московским военным округом. 19 октября 1917 года генерал Верховский предупредил Кабинет министров:

— Народ не понимает, за что воюет, за что его заставляют нести голод, лишения, идти на смерть.

На следующий день на заседании комиссий по обороне и иностранным делам Предпарламента (Временный совет Российской республики — представительный орган всех российских партий до созыва Учредительного собрания) генерал Верховский рассказал о бедственном положении армии:

— Воевать мы не можем… Единственная возможность — самим немедленно возбудить вопрос о заключении мира. При всей нашей слабости мы связываем на фронте 150 неприятельских дивизий. Так что эта истощающая война нужна только союзникам.

Военного министра обвинили в измене. Глава Временного правительства Керенский отстранил его от должности. 24 октября 1917 года в Предпарламенте он говорил о большевиках:

— Они содействуют правящим классам Германии, открывают фронт русского государства перед бронированным кулаком Вильгельма и его друзей. Я квалифицирую такие действия русской политической партии, как предательство и измену Российскому государству.

Так ведь и Керенский сам на подозрении! Англичане рассекретили меморандум Министерства иностранных дел Великобритании от 23 октября 1917 года: «До нас доходят слухи о том, что Керенский находится на жалованье у Германии и что он и его правительство делают всё, чтобы ослабить и дезорганизовать Россию, приведя ее к положению, когда никакой другой курс, кроме сепаратного мира, будет невозможен…»

После революции в различных банках на счетах Керенского обнаружили 1 174 734 рубля. Совнарком их конфисковал. Но выяснять, откуда у него такие деньги, не стали.

В работе на немцев обвиняли решительно всех. Что же думать? Либо и в самом деле все в России — от императорской семьи до руководства большевиков — были куплены немцами, что трудно предположить хотя бы в силу бедственного положения германского бюджета, либо — что ближе к истине — немецкие деньги не имели никакого отношения к событиям 1917 года.

Вообще не следует приписывать иностранным разведкам, в первую очередь германской, успехи, которых у них не было. И предполагать, будто даже армия шпионов способна изменить историческую судьбу огромной страны. Обе революции — и Февральская, и Октябрьская — были совершены русскими людьми на русские же деньги. Если деньги вообще имели хотя бы какое-нибудь значение в событиях 1917 года.

Но как же быть в таком случае с двумя фигурами, вокруг которых уже почти сто лет крутится эта историческая интрига с немецкими деньгами: Парвусом и Карлом Моором?