Клинки Порубежья. Книга 2. Мести не будет - Владислав Русанов

— Елкин дрын! Мы ведь подлинными именами назвались, когда в Жорнище въехали...

— Т-т-то-то и оно...

— Кто ж помыслить мог? Хоровцы! Свои в доску! Кто б додумался от них скрываться!

— Д-доверчивые мы с-слишком, пан Юржик, — удрученно кивнул пан Шпара. — З-за то нас великолужичане били, бьют и бить будут. М-мы-то по-благородному, по-шляхетски п-п-привыкли. Грудь в грудь, глаза в глаза, а у н-них все с п-п-подвывертом каким-то...

— Точно, — согласился пан Бутля и добавил: — Ты, Ендрек, не слушай. Не о тебе речь. И среди великолужичан достойные люди встречаются.

— Да я и не слушаю, — отвечал студиозус. — Вернее, слушаю, но... Короче, панове, привык я уже к вашим подначкам. Мне бы до ветру сходить, а там хоть горшком назовите...

— А ведь и правда, — прищурился пан Юржик. — Парню руки связали — пускай приходят сами гашник развязывать! — И закричал громко, аж в ушах у всех зазвенело: — Эй, сторожа! Идите сторожить, а то разбежимся!!! Э-гэ-гэй!!!

— Тише, пан Юржик, — взмолился бывший шинкарь. — Ты... того-этого... дозовешься их или нет, не знаю, а нас оглушишь. Сто пудов... того-этого...

— «Сто пудов»! — передразнил его шляхтич. — Давай ты тогда кричи! А еще лучше знаешь что?

— Что?

— Кулаком в стенку стукни — глядишь, сторожа и сбегутся, когда половина буцегарни им на голову свалится...

— Ну, пан Юржик... того-этого...

— Что, слабо?

— Дык...

— К-к-кончайте зубоскалить, — оборвал их пан Шпара. — Ну, чисто дети м-малые!

— Прости, пан Войцек, — не стал спорить Бутля. — Что ты там про сотника тутошнего сказывал? Чую, неспроста он нас под замок упрятал.

— Еще к-к-как неспроста. Золота ему прилужанского з-з-захотелось.

— Это так-то они Белого Орла поддерживают?! — возмутился Юржик.

— Свои собаки грызутся, вылетит — не поймаешь, — добавил по всегдашнему обыкновению непонятно, но к месту Лекса.

Пан Бутля снова сполз по стенке, задыхаясь и хватая ртом воздух, несмотря на всю затруднительность их положения.

Меченый развел руками — вот что, мол, с ними поделать? Речь идет о жизни и смерти, а они шутки шутят, веселятся.

Ендрек охотно посмеялся бы вместе с паном Бутлей, если бы не опасение обмочить штаны. А это было бы унизительно, да и попросту некрасиво.

Великан, глядя на хохочущего пана Юржика, и сам не сдержал улыбку, прыснул в бороду и с размаху стукнул кулаком в стену. Левым кулаком, разумеется. Правую руку он по-прежнему опасливо прижимал к груди.

И, словно по волшебству, дверь, ведущая из караульного помещения в коридор меж решетчатыми стенами, отворилась. В проеме мелькнул отсвет факела, а потом, перецепившись через порог, в буцегарню самым натуральным образом ввалился человек. Он упал, неловко подвернув руку, сдавленно ойкнул.

«Явно не воин, падать не умеет, точно как я», — заключил студиозус.

Вошедший за ним порубежник высоко, насколько позволял потолок, поднял горящий факел. Лежащий человек оказался как раз в середине желтоватого круга. Ворвавшийся следом стражник с нашивками десятника пнул его в бок:

— А ну вставай, изменничье семя! Разлегся тут, как куча навозная!

Он занес ногу, но новый узник, опережая повторный удар, проворно вскочил на ноги.

Теперь Ендрек сумел рассмотреть его во всех подробностях. Ну, может, и не во всех, но в достаточном количестве.

Названный «изменничьим семенем» был невысок, сутул, но круглолиц. Около нелепо оттопыренного уха запеклась кровь, левый глаз заплывал сливово-сизым кровоподтеком. Венчик жиденьких светло-соломенных волос торчал из-под мятой черной скуфейки. На плечах его нескладно сидел грязный, подпоясанный веревкой, подрясник с наполовину оторванным рукавом. Довершала картину реденькая бородка и красный блестящий нос.

— Эй, урядник! — негромко позвал пан Войцек.

— Чего? — обернулся к нему порубежник. Ендрек узнал его. Этот самый урядник сопровождал их в буцегарню после ареста в «Свиной ножке». Звали его Гавель, и, насколько успел заметить медикус, жорнищанин отличался вздорным, вспыльчивым нравом. Даже подчиненные бросали на него неприязненные взгляды

— Моему т-товарищу руки связали, — медленно, почти не заикаясь, проговорил пан Шпара. — Связали и на всю ночь бросили. У нас, в Малых Прилужанах, такое даже с пленными зейцльбержцами не творят...

— Ты указывать мне будешь? — перебил шляхтича Гавель.

— Буду, урядник, буду. Не по-человечески это. Развяжи его. Дай хоть к ветру сходить.

— Пущай в штаны ходит, — отмахнулся Гавель. Повернулся к человеку в скуфейке. — Ты, крысы заалтарная, живо за решетку лезь! Тюха!

— Тута я, пан урядник, — откликнулся седоусый порубежник с неприметным, мятым, словно постиранным несколько раз, да не выглаженным лицом.

— «Тута»! Открывай давай. А ты Мацей, присвечивай получше!

— Гавель, — негромко позвал урядника пан Войцек. — С огнем играешь. К тебе шляхтич обратился. С просьбой.

— Да пошел ты!

— Зря ты так...

Услыхав нотки нутряной ненависти в голосе пана Шпары, Ендрек содрогнулся в предчувствии непоправимого. Раньше только упоминание о Мржеке наполняло Меченого такой злобой.

Бывший богорадовский сотник шагнул к решетчатой двери, опустив руки и слегка пригнув голову. Вроде бы безоружный человек, но жорнищанские порубежники невольно попятились.

— Ах ты, сукин сын! — Гавель схватился за саблю, вытащил ее наполовину из ножен, избоченился. — Ты кого пугать удумал?

— А мокрицу одну, по недоразумению в урядники произведенную, — ухмыльнулся пан Юржик, становясь рядом с Меченым. Он, хоть и не производил впечатления опасного бойца, но вид имел лихой и бесшабашный — такой не задумываясь прыгнет с голыми руками на саблю.

— Точно... того-этого... — пробасил Лекса, нависая над шляхтичами. — Я сперва думал — петух посреди буцегарни хорохорится. А пригляделся... того-этого... точно мокрица. Склизкая и вонючая.

— Да я вас всех! — Жорнищанин выхватил наконец-то саблю, замахнулся. Посеку, в капусту! — Он наискось рубанул по прутьям, не опасаясь попортить клинок. Сразу видно — сам лезвие не правит, рядовые для такой работы найдутся.

— А ты дверку-то открой, — почти ласково попросил пан Войцек.

На шум заскочил еще один порубежник. Тот самый, с родинкой на щеке, что вел Ендрека со второго этажа «Свиной ножки» в общую залу. Заскочил и замер. Их было четверо вооруженных, опытных бойцов против троих узников. Но они боялись. Да-да... Именно боялись. Это Ендрек понял сразу по втянутым в плечи шеям, неуверенному поставу ног — словно каждое мгновение ждут подвоха, чтобы броситься наутек. Даже Гавель, кричащий, брызгающий слюной и калечащий о решетку саблю, боялся. Только он буйством и напускной удалью пытался прикрыть свой страх.