Воспевая утреннюю звезду - Мэрилайл Роджерс

Он был в страшной ярости. Стал бы он осквернять монастырь, заключая в свою темницу язычницу, если бы не был уверен, что отсюда она не сбежит?!

Гита сделала вид, что сочувствует ему. Дневной свет, которому кое-как удалось пробиться сквозь щели в ставнях, закрывающих окно, заблестел на широких седых прядях.

– Нет, Уилфрид. – Ни за что не станет она обращаться к нему, используя титул, данный ему религией, которую она считала недостойной уважения. То, что уважать эту религию не стоило, лишний раз подтверждал этот духовный пастырь, так легко предававший постулаты собственной веры. – Ты меня неправильно понял. Я предлагала тебе не содержать, а захоронить ее в камне.

Усмехаясь, Гита оставалась неподвижной, в то время как ее коротенький и толстенький противник мерил шагами комнату из конца в конец, отчего у него началась одышка, и цвет лица стал еще более нездоровым.

Она предлагала предотвратить любую попытку девушки сбежать. Ее раздражение уменьшилось оттого, что ей представилась прекрасная возможность позлорадствовать над глупостью Уилфрида.

– Если бы ты последовал моему совету, то угроза твоим мечтам о власти была бы предотвращена.

И хотя исчезновение Ллис было угрозой и для планов самой Гиты, она была уверена, что в конце концов сумеет добиться своей цели – совсем другой цели, чем у епископа.

– Разве ты не можешь с помощью колдовства повлиять на ее путь? С помощью какого-нибудь заклинания сделать так, что у нее станут подгибаться ноги и она не сможет идти?

Отчаяние епископа было так велико, что он забыл о своем отвращении к языческим методам этой властной женщины.

Злобная радость Гиты усилилась. Уилфрид – жалкое создание и совсем из ума выжил, если думает, что она не справится с таким делом. Тем более сейчас, когда Элис в Трокенхольте. Было бы крайне опасно, если бы там вдруг объявились две Ллис разом.

– Я уже это сделала, – с этими словами она резко повернулась, отчего ее пышные юбки взметнулись вокруг ног, стремительно уносивших ее от епископа.

Ивейн быстрыми шагами направился в чащу леса. На руках его лежала грациозная, похожая на эльфа девочка. Другой рукой он сжимал посох, ручка которого была сделана в форме бронзовой лапы, служившей оправой для белого кристалла. Он углубился в лес. Здесь было очень тихо. Ни души. Ивейн негромко пропел странную песнь-мольбу. Кристалл начал светиться. Он трижды повторил поэтические триады, добавив к ним просьбы о том, чтобы силы природы дали ему узнать, как надлежит поступить. Кристалл засветился еще сильнее.

Нежные ноты молебна едва успели угаснуть в шелесте леса, как нежный ветерок донес ему безмолвный ответ. И, следуя этому ответу, Ивейн устремился напрямик сквозь густой лес и плотный подлесок. Неожиданно лес перед ним расступился. Ивейн упал на колени. Он оказался в той самой священной дубовой роще, где несколько недель назад нашли лежавшего без сознания ребенка. Тогда он думал, что Брина легко исцелит дитя. Неудивительно, что безгласные силы привели его туда, где драгоценные цветы, давным-давно сорванные, но все еще не собранные, лежали на ковре из роскошной травы.

Ивейн осторожно положил Аню на изумрудную траву: такой она бывает здесь только в разгар лета. Это была самая мягкая подушка на свете. Светлые, почти белые волосы девочки выделялись на фоне яркой зелени. Она казалась воплощением беспомощности. Вид худенького ребенка, который стал еще более хрупким, оттого что очень давно ничего не ел, ребенка, лежавшего сейчас так беспомощно, усилил в Ивейне ощущение вины: он уехал из Трокенхольта, не убедившись, что с девочкой все в порядке.

Ивейн встал и поднял к небу свой необычный посох. Он снова начал петь. Но на этот раз он пел литании из триад, обладающих могучим воздействием, сила его проникала в самые сокровенные глубины. Эти триады призывали силы невидимого ветра и бурных потоков поразить загадочную болезнь и очистить невинного ребенка от злого влияния. Это был очень мощный ритуал, и он продолжал его до тех пор, пока к его собственному звучному голосу не присоединился другой голосок, очень лиричный, похожий на звук серебряного колокольчика.

– Ты пришел помочь мне собрать цветы? – зеленые, как трава, глаза девочки смотрели на Ивейна.

Он не сразу ответил – сначала произнес краткие слова благодарности.

Потом он упал на колени и протянул руки к девочке, и та бросилась в его объятия. Аня не поняла проявленного Ивейном пыла, хотя ей это понравилось. Она немного отстранилась от него и спросила:

– Ты говорил, что должен ехать в Талачарн, но я молилась, чтобы ты вернулся. – Она улыбалась, на щечках ее заиграли ямочки. Она была очаровательна. – Вот ты и пришел!

Она была воспитана в вере своего отца-христианина, но оставалась и дочерью друидской колдуньи и еще не понимала возможного конфликта двух религий, хотя обе поклонялись источнику природных сил.

Ивейн понял, что неожиданно очнувшаяся девочка не знает о том, как много дней прошло с тех пор, как она вошла в священную дубовую рощу. Выражение облегчения на его лице сменилось сожалением о напрасно потерянном времени, потом на нем отразилась с трудом сдерживаемая ярость по отношению к силам, которые вызвали тяжелую болезнь девочки.

Аня видела и печаль, и сдерживаемый огонь в глазах Ивейна, и решила, что он сердится из-за нее, ей пришло в голову, что его появление – это не только ответ на ее молитву, но должно быть, родители попросили его привести домой припозднившуюся дочь.

– Мама очень расстраивается из-за того, что я так задержалась в лесу?

Это был скорее не вопрос, а утверждение. Аня знала, что она слишком своевольна, но вовсе не хотела так задерживаться.

– Я, наверное, просто заснула после того, как поела этих сладких ягод больше, чем следует.

– Каких ягод?

Задавая этот вопрос, Ивейн вновь взял девочку на руки, как младенца, и сел под раскидистыми ветвями высокого дуба. Держа девочку на коленях, он внимательно слушал ее рассказ, не прерывая Аню ни похвалами, ни упреками. Он вообще не сделал никаких замечаний.

– Как ты думаешь, мама рассердится на меня?

Хотя объятия Ивейна были нежными, как всегда, его бесстрастность встревожила Аню. Она привыкла к тому, что он во всем ее поддерживает.

– Может быть, – ответил он, убирая с ее лица золотистый локон, полную противоположность его черным волосам. – Но скорее всего она будет рада, что ты вернулась домой в добром здравии, и не станет слишком уж тебя бранить. Но все же тебе следует рассказать все, что ты рассказала мне, тем, кто ждет тебя дома.

Аня мило улыбнулась и ничего не сказала. Ивейн хорошо знал, что девочка очень независима и делает только то, что ей нравится. Но Ивейн был не так глуп, чтобы этим удовлетвориться.

– Ты можешь дать мне клятву? – он вынул что-то из сумки, висевшей на поясе. – Можешь поклясться на белом камне?