Избранная - Вероника Рот

Марлин, девушка с кокетливой улыбкой, следует его примеру.

– Да, – отвечаю я.

– Умно придумано. Ты прямо как… эрудит, – замечает Марлин. – Меня зовут Марлин.

– Трис, – представляюсь я.

Дома сравнение с эрудитом было бы оскорблением, но в ее устах это звучит как комплимент.

– Ага, я знаю, кто ты, – произносит она. – Первого прыгуна не так просто забыть.

Прошли годы с тех пор, как я спрыгнула с крыши в своей серой форме; прошли десятилетия.

Юрайя достает из бункера маркера шарик с краской и сжимает его большим и указательным пальцами. Поезд накреняется влево, и Юрайя падает на меня; его пальцы сдавливают шарик, и струя вонючей розовой краски брызгает мне в лицо.

Марлин рассыпается смешками. Я медленно вытираю часть краски с лица и размазываю по его щеке. В вагоне витает запах рыбьего жира.

– Фу! – Он снова сдавливает шарик, направляя его на меня, но отверстие находится под неправильным углом, и краска брызгает ему в рот. Он кашляет и делает вид, будто его вот-вот вырвет.

Я вытираю лицо рукавом и смеюсь до колик в животе.

Если бы вся моя жизнь была такой – громкий смех, дерзкие поступки и усталость, какую чувствуешь после тяжелого, но приятного дня, – я была бы довольна. Пока Юрайя скребет язык кончиками пальцев, я понимаю, что достаточно просто пройти инициацию, и эта жизнь будет моей.

На следующее утро, когда я, зевая, вползаю в тренировочный зал, в конце комнаты стоит большая мишень, а рядом с дверью – заваленный ножами стол. Будем учиться метать ножи. По крайней мере, это не больно.

Эрик стоит посередине комнаты в напряженной позе – кажется, будто кто-то заменил его позвоночник металлическим стержнем. При виде него воздух в комнате словно становится тяжелее и давит на меня. По крайней мере, пока Эрик стоял, сгорбившись, у стены, я могла притворяться, что его здесь нет. Сегодня притворяться невозможно.

– Завтра – последний день первой ступени, – объявляет Эрик. – Схватки будут возобновлены. А сегодня вы научитесь целиться. Возьмите по три ножа.

Его голос ниже, чем обычно.

– Смотрите внимательно, когда Четыре будет демонстрировать правильную технику броска.

Сначала никто не шевелится.

– Бегом!

Мы поспешно разбираем кинжалы. Они не такие тяжелые, как пистолеты, но все равно ощущаются в руках как-то странно, словно я не вправе держать их.

– Он сегодня в плохом настроении, – бормочет Кристина.

– А что, бывает в хорошем? – шепчу я в ответ.

Но я знаю, что она имеет в виду. Судя по ядовитым взглядам, которые Эрик бросает на Четыре, когда тот не смотрит, ночное поражение задело его больше, чем он показывает. Захват флага – дело чести, а честь важна для лихачей. Важнее, чем разум и здравый смысл.

Я наблюдаю за рукой Четыре, бросающего нож. Во время следующего броска я слежу за его позой. Он попадает в мишень каждый раз и выдыхает, отпуская нож.

– В ряд! – командует Эрик.

«Спешка не поможет», – думаю я. Так говорила мне мать, когда я училась вязать. Я должна считать это умственным, а не физическим упражнением. Поэтому первые несколько минут я тренируюсь без ножа, ищу нужную позу, разучиваю нужное движение руки.

Эрик нервно расхаживает за нашими спинами.

– Похоже, Сухаря слишком часто били по голове! – замечает Питер, стоящий через несколько человек. – Эй, Сухарь! Забыла, как выглядит нож?

Не обращая на него внимания, я снова тренируюсь, уже с ножом в руке, но не отпуская его. Я отрешаюсь от шагов Эрика, колкостей Питера и непроходящего чувства, будто Четыре смотрит на меня, и бросаю нож. Он вращается на лету и врезается в доску. Нож отскакивает, но я первая, кто попал в цель.

При следующем промахе Питера я ухмыляюсь. Не могу сдержаться.

– Эй, Питер, – окликаю я. – Забыл, как выглядит мишень?

Кристина фыркает рядом со мной, и ее нож попадает в цель.

Через полчаса Ал – единственный неофит, который еще не поразил мишень. Его ножи с лязгом падают на пол или отскакивают от стены. Пока остальные ходят за ножами к доске, он ползает по полу в поисках своих.

Когда он снова промахивается, Эрик подходит к нему и рявкает:

– Как можно так тормозить, правдолюб? Тебе нужны очки? Подвинуть мишень ближе?

Ал заливается краской. Он бросает очередной нож и промахивается на несколько футов вправо. Нож вращается и ударяется о стену.

– Что это было, неофит? – тихо спрашивает Эрик, наклоняясь к Алу.

Я прикусываю губу. Дело плохо.

– Он… он выскользнул, – отвечает Ал.

– Что ж, думаю, тебе следует за ним сходить, – произносит Эрик.

Он изучает лица остальных неофитов – все перестали метать ножи – и спрашивает:

– Я разрешил остановиться?

Ножи снова летят в мишень. Все мы уже видели Эрика разъяренным, но сегодня другое дело. Глаза у него почти бешеные.

– Сходить за ним? – удивленно смотрит Ал. – Но ведь остальные бросают ножи.

– И что?

– И я не хочу, чтобы в меня попали.

– Думаю, можно положиться на то, что твои друзья-неофиты целятся лучше, чем ты. – Эрик чуть улыбается, но его глаза остаются холодными. – Иди за ножом.

Ал обычно не возражает, что бы нам ни приказывали. Вряд ли боится, просто знает, что возражения бесполезны. На этот раз Ал упрямо выпячивает широкую челюсть. Он достиг пределов своей покладистости.

– Нет, – произносит он.

– Почему нет? – Эрик не сводит с лица Ала глазки-бусинки. – Боишься?

– Что в меня вонзится нож? – уточняет Ал. – Да, боюсь!

Его ошибка – честность. С отказом Эрик мог бы смириться.

– Прекратить! – кричит Эрик.

Ножи перестают летать, разговоры стихают. Я крепко держу свой маленький кинжал.

– Пошли вон с ринга. – Эрик смотрит на Ала. – Все, кроме тебя.

Я роняю кинжал, и он со стуком падает на пыльный пол. Я иду к стене следом за другими неофитами, и они переступают передо мной с ноги на ногу, стараясь разглядеть то, от чего у меня сводит живот: поединок Ала и ярости Эрика.

– Встань перед мишенью, – приказывает Эрик.

Большие руки Ала дрожат. Он возвращается к мишени.

– Эй, Четыре, – оглядывается Эрик. – Не поможешь?

Четыре почесывает бровь кончиком ножа и подходит к Эрику. У него темные круги под глазами и напряженно сжатые губы – он устал не меньше нас.

– Будешь стоять там, пока он кидает ножи, – сообщает Эрик Алу. – Это научит тебя не отступать.