В защиту эгоизма. Почему не стоит жертвовать собой ради других - Питер Шварц

Те, кто продолжает настаивать на том, что человек — существо неразумное (кстати, чиновники иногда с этим не соглашаются, ведь иначе придется признать, что нами правят идиоты), просто ищут оправдания своему стремлению к власти. Людям нужна плетка, уверяют они. Разумеется, эта плетка должна быть в их руках. Жертвы государственного вмешательства

Все знают, к чему приводит ограничение свободы слова. От цензуры страдают не только издатели, но и читатели. Она ущемляет права обеих сторон. Но, как ни странно, когда речь заходит о государственном регулировании экономической деятельности, многие почему-то считают, что страдает только бизнес, а потребитель только выигрывает.

На самом деле и в этом случае страдают обе стороны.

На свободном рынке каждый может покупать и продавать что хочет. Если покупатель и продавец заключили сделку и ударили по рукам, значит, и тот и другой согласились с ее условиями. Если вы заправляетесь на бензоколонке самообслуживания, где принимаются только наличные, значит, вас устраивают цены и качество обслуживания. Вас никто не заставляет покупать бензин именно здесь, вам лишь предлагают товар, которого не было без данного продавца. Поскольку для поддержания жизни необходимо производство товаров и услуг, мы платим за них по доброй воле, становясь участниками акта купли-продажи. Каждый может стать владельцем бензоколонки или нефтяной скважины, но никто не имеет права навязывать условия сделки.

Акт купли-продажи возможен лишь с согласия обеих сторон. Если условия сделки вас не устраивают, ваши права не нарушаются. Вы просто остаетесь при своих интересах. Отказываясь покупать товар, произведенный не вами, вы ничего не теряете.

А вот если в сделку вмешивается государство, вы несете убытки. Любое ограничение, наложенное на продавца, рикошетом отзывается на покупателе. Запрет на бензоколонки самообслуживания или кредиты «до получки» ущемляет права как поставщика, так и потребителя услуг, поскольку обе стороны лишаются возможности принимать решения, исходя из личных интересов.

А как быть с теми, кто выступает за государственное регулирование? Казалось бы, их выбор тоже следует уважать. Действительно, как быть с автовладельцем, не желающим самостоятельно заливать бензин в бак? Или с квартиросъемщиком, мечтающим о государственном регулировании арендной платы, — ведь тогда он мог бы платить за жилье вдвое меньше? Вопрос интересный. Но у нас есть право выбора, только если речь идет о нас самих или о нашей собственности. Никто не может выбирать то, что лишает права выбора другого человека. Когда клиент требует предоставления услуги против воли поставщика, он ведет себя как вор, который не покупает и не продает, а просто берет то, что добровольно ему никогда бы не отдали. Требования квартиросъемщика, требующего снижения арендной платы, невозможны на свободном рынке, зато вполне правомерны в государстве всеобщего регулирования.

На свободном рынке выигрывают обе стороны. Если же рынок регулируется государством, кто-то теряет ровно столько, сколько получает другой. Правда, получает ненадолго — ведь в долгосрочной перспективе государство-регулятор не способно помочь даже тем, кого считает объектом своей заботы. Воровать (как при поддержке закона, так и без оной) неразумно. Если о права человека вытирают ноги, страдают все. Паразитизм, ставший экономической политикой, никому не приносит пользы.

Да, но ведь государство должно же хоть о чем-то заботиться? Если не об экономике, то, может быть, о такой важной вещи, как здоровье граждан?

Ничего подобного. Именно потому, что здоровье — величайшая ценность, заботу о нем ни в коем случае не следует доверять чиновникам.

Жизнь — это тоже выбор. Путь к достижению поставленных целей сопряжен с рисками. Мы не вечны и не всеведущи, и должны быть готовы к неудачам, потерям, болезням и, наконец, к смерти. Риск неизбежен, только мертвым ничего не грозит. Поэтому приходится постоянно оценивать свои решения с точки зрения возможных рисков. Это касается как повседневных решений (например, стоит ли сегодня играть в теннис), так и жизненно важных (например, стоит ли делать операцию на сердце). Разумный человек делает все для минимизации риска и повышения шансов на успех. Опираясь на жизненный опыт и ценности, мы решаем, стоит ли рисковать. Даже если для принятия взвешенного решения нужны специальные знания, которых у нас нет, решение в конечном счете все равно остается за нами. Врач может поставить диагноз, автомеханик — найти причину неисправности автомобиля, но решать, как лечиться и стоит ли платить за ремонт, все равно придется вам, предварительно взвесив возможные последствия, — как и в обыденной ситуации, например, когда мы решаем, стоит ли товар тех денег, которые за него просят. Оценивая риски и принимая решения, мы продвигаемся вперед и получаем все новые блага, делая свою жизнь лучше.

Вмешательство государства приводит к прямо противоположным результатам.

Как только на горизонте появляется наш «защитник», ничего хорошего не жди. Если мы гоняем на мотоцикле или карабкаемся по крутой лестнице, значит, нам это нужно, мы осознанно идем на риск. Но вот регулятор запрещает опасные модели мотоциклов и крутые лестницы (или вообще все мотоциклы и лестницы), и мы лишаемся того, ради чего стоило рисковать. Любая норма, связанная с безопасностью, лишает нас возможности рисковать в той мере, в какой мы хотим. Государство решает за нас, ограничивая наш выбор.

Рассмотрим, например, результаты работы такого уважаемого ведомства, как Управление по контролю за качеством продовольствия и лекарственных препаратов.

Объявляя какой-то препарат опасным для здоровья, Управление не спрашивает нашего мнения. Решение принимается наверху. Глазом моргнуть не успеешь, как лекарство уже исчезло с аптечных прилавков. (Мы будем говорить в основном о лекарственных препаратах, а не о продуктах питания, но механизм вмешательства один и тот же.)

Если задача Управления заключается в том, чтобы убеждать население в безопасности того или иного препарата, почему оно прибегает к запретам? Видимо, потому, что чиновники знают: люди не доверяют государству. Если бы они полностью полагались на мнение государственных (а не частных) экспертов, то не покупали бы лекарства, которые Управление считает небезопасными. Почему бы не перейти на разрешительную систему, дав людям возможность самим ориентироваться на фармацевтическом рынке?

Но дело в том, что Управление, как и любой регулятор, умеет только стучать кулаком по столу, запрещать и ограничивать. Единственная функция этого ведомства (в отличие от свободного рынка, который никого ни к чему не принуждает) заключается в том, чтобы изымать препараты из продажи. Задача не в том, чтобы оградить нас от подделок, а в том, чтобы помешать принимать решения самостоятельно.

Взять, к примеру, историю с препаратом «лотронекс», назначаемым при таком неприятном расстройстве, как синдром раздраженного кишечника. Препарат был одобрен и почти год свободно продавался в аптеках. Его покупали более 300 000 больных. Но в один прекрасный день Управление запретило продажу лекарства из-за его побочных эффектов. В результате у 70 больных, переставших принимать лотронекс, началось воспаление толстой кишки, а три человека умерли. Как пишет New York Times, «по утверждению врачей и самих больных, заменить этот препарат нечем, поскольку он был самым эффективным. Хотя данное заболевание и не считается смертельным, многие больные жалуются, что без приема лотронекса у них начинается диарея, и жизнь становится не в радость. Лотронекс был для них скорой помощью».