Жанна д'Арк. «Кто любит меня, за мной!» - Наталья Павлищева

Позже в других крепостях так и будет, но тогда в Орлеане репутацию победительницы еще нужно было завоевать. Жанна выехала навстречу войску с Ла Гиром и полутысячей солдат. Подходившим отрядам предстояло пройти мимо фортов годонов, капитаны опасались нападения, но годоны не столь глупы, ввязываться в драку при опасности быть атакованными с двух сторон они не стали. Зато как же радовались приходу войска в Орлеане!

На первом же беглом совещании было решено дать измученным дорогой солдатам немного отдохнуть, хотя была опасность, что к англичанам тоже успеет подойти подкрепление. Это вел новые отряды старый знакомый орлеанцев Джон Фастольф. Что-то подсказывало Жанне, что ей говорят не все, но, сколько девушка ни приглядывалась, ничего понять не смогла.

А скрывать капитанам было что, Джон Фастольф не просто подводил подкрепление, он шел к единственному пока доступному для переправы с левого берега месту – форту Сен-Лу, неподалеку от которого переправлялась и сама Жанна. Пополнение Сен-Лу замыкало кольцо осады, пока в этой бастилии не слишком сильный гарнизон, мимо нее можно было проскальзывать, отвлекая годонов на другом направлении, попади туда Фастольф, он попросту отрезал Орлеан с востока. Жиль де Ре решил атаковать Сен-Лу с ходу, не давая своим отрядам отдыха, пока не подошел Фастольф. Единственным условием атаки была скорость, а вот ее-то усталым воинам и не хватило.

Жанну, чтобы не ввязалась в наступление, убедили прилечь отдохнуть. И горожан тоже беспокоить не стали. Это едва не сыграло роковую роль для отрядов, атаковавших Сен-Лу. Девушка проснулась от непонятного беспокойства, но никто ничего ответить не мог. Замерев, Жанна несколько мгновений прислушивалась сама к себе, а потом вдруг вскочила с криком:

– Там идет бой!

По ее распоряжению в городе зазвучал набат, и ополченцы стали выбегать из домов, бросая свои занятия. Сама девушка метнулась в сторону Сен-Лу, откуда действительно доносились звуки боя.

Отряды Жиля де Ре не сумели подойти достаточно быстро и тихо, были замечены заранее и встречены огнем. Первая атака захлебнулась. Не удалась и вторая, мало того, из самой бастилии годоны провели контратаку и обратили кое-какие отряды пехотинцев в бегство! Казалось, еще чуть, и повторится позорный «день селедок». И тут… От Орлеана на белой лошади несся всадник в белых латах с белым знаменем в руках!

– Вперед!

Кому она кричала? Тем, кто повернулся к врагу спиной и бежал прочь с поля боя?

Атаковать частокол бастилии на коне невозможно, девушка, не задумываясь, спешилась и, высоко подняв свой стяг, снова закричала:

– Вперед!

На какое-то мгновение замерли все, и французы, и годоны. Словно белый ангел спустился на поле боя, только ангел этот не стоял, а бросился к частоколу, размахивая знаменем. В нее летели стрелы и снаряды, но все мимо! Тонкий голосок, кажется, и не слышен в шуме боя, но знамя рванулось наверх, и солдаты, только что поспешно уносившие ноги от вражеских укреплений, повернули обратно. Французы словно обрели второе дыхание, бросившись за своей Девой на новый штурм.

А от Орлеана уже мчались на полном скаку и просто бежали ополченцы. В городе продолжал звучать набат. У Жанны мелькнула мысль: не оставили бы остальные позиции без присмотра… Но додумать не успела, потому что увидела нечто угрожающее для нынешнего положения. На помощь своим из западных фортов вокруг Орлеана через Орлеанский лес успел привести подкрепление Толбот, его отряды выходили из леса, намереваясь ударить вбок наступавшим отрядам французов. Это могло не только сорвать штурм Сен-Лу, но и превратить все сражение в беспорядочное избиение не успевших перестроиться орлеанцев.

Позже Жиль хвалил ее за сообразительность, спасшую многие жизни и саму атаку. Жанна действительно сообразила мгновенно:

– Ополченцам встать пиками к врагу, прикрыв наступление на Сен-Лу!

Распоряжение юного полководца выполнили быстро, вышедшие из леса отряды Толбота увидели перед собой ряд пик и мечей. А знамя Жанны уже развевалось над бывшей бастилией Сен-Лу. Толбот был опытным полководцем, он быстро осознал, что бастилию Сен-Лу ему уже не спасти, а губить солдат, ввязываясь в ненужный бой, смысла нет. Немного постояв, воины Толбота бесшумно исчезли в лесу.

Осознав это, Жанна закричала от восторга, сама не зная что. Но ее мало кто услышал, французы добивали сопротивлявшихся годонов.

Немного погодя подвели итоги. Часть гарнизона взятой бастилии все же смогла уйти по восточному, противоположному склону холма, на котором стояла Сен-Лу, но более ста шестидесяти врагов убито и более сорока взято в плен. Потери самих французов оказались минимальны.

Но главным было не количество уничтоженных врагов, а то, что, лишившись Сен-Лу, годоны лишались и возможности контролировать переправу через Луару, путь на восток от Орлеана открыт, осада прорвана.

Жанна возвращалась в город, едва живая от пережитого. Это был ее первый бой, и сразу такая победа! Девушка имела право гордиться собой, именно ее вмешательство остановило бегство пехотинцев, именно она заметила выходивших из леса годонов Толбота и скомандовала перестроиться пехотинцам ополчения. Но больше всего Жанна гордилась даже не своим участием, а тем, что за ее знаменем люди пошли в атаку, ничего не боясь! Теперь она верила в силу своего треугольного белого стяга, как ни во что другое.

Вот это и услышал Жиль де Ре, когда подошел благодарить юного полководца за спасение и прекрасное командование.

– За моим знаменем солдаты пойдут на штурм любых высоких стен, потому что чувствуют, что их ведет сам Господь! Поэтому победа всегда будет за нами! И нужно только, чтобы я со знаменем оказывалась впереди любой атаки!

Случилось то, чего больше всего опасался барон, – Жанна твердо уверовала, что для успешного наступления она должна быть впереди, то есть под стрелами, снарядами, там, где опасней всего! И никакие убеждения или обманы теперь не помогут. Больше ее не отправишь спать средь бела дня, не оставишь на другом берегу реки и не уговоришь посидеть в тенечке, пока идет бой. Она – Воительница и намерена всегда быть впереди.

В ту минуту Жиль де Ре даже пожалел, что упорно учил неумеху из Домреми сидеть на коне и старался, чтобы она понравилась дофину. Если это дитя погибнет от рук годонов, он никогда себе не простит. Что бы не сказать тогда в Шиноне, что из нее ничего не выйдет? Отправили бы девчонку обратно в ее деревню, наверняка осталась бы жива, а теперь… Но, поглядев в горящие уголья черных глаз, барон понял, что не отправили бы! Дофину можно было говорить что угодно, не позволил Карл, так девчонка сама ушла бы в Орлеан и подняла среди жителей восстание против годонов, она жила уже не для себя, а для Франции.

И теперь предстояло попытаться сохранить эту жизнь, не всегда же ее будут миновать стрелы и пули!

Орлеан праздновал свою первую за много месяцев победу. Особенно обнадеживало, что главной заслугой даже бывалые воины признавали именно появление Девы со знаменем. Восторженные рассказы о том, как годоны испугались Деву и ее стяг, даже Толбот отступил, передавались из уст в уста. По городу понеслось: Толбот испугался Деву! Годоны боятся знамени Девы! Деву не берут ни стрелы, ни пули!