Крылатый сфинкс, печальный цербер - Антон Леонтьев

Ей было страшно, да еще как, однако не из-за того, что она ожидала появления призрака, а потому что поняла: кто-то использовал камин в качестве могилы. Детской могилы. И, судя по всему, для мальчика в красной рубашке.

И, как убедилась она несколько ударов спустя, с белыми волосами. Они впечатались в цемент, обрамляя размозженный еще давно, видимо, в момент убийства или, не исключено, сразу после, маленький череп.

Словно одержимая, Наталья принялась скалывать пласты цемента, обнажая новые и новые детали смертельного пазла. Наконец она отбросила последний кусок – и увидела перед собой лежавший на правом боку, с чуть подогнутыми ногами детский скелет. Он вполне мог принадлежать мальчику лет пяти-шести, облаченному некогда в темные штаны и красную рубашку. Мальчику с белыми волосами и, кто знает, синими-пресиними глазами.

Выбравшись из камина, Наталья ощутила, что с нее градом течет пот, саднит ладони и ломит поясницу: всего этого она, захваченная поисками, просто не замечала.

Да, Кирюша не лгал: мальчик существовал на самом деле, и он действительно обитал в зашкафье. И он был уже давно очень и очень мертвый.

Поднявшись наверх, Наталья вдруг заплакала. Бедный ребенок! Даже если он стал призраком, то не по своей воле! Его кто-то убил, а потом замуровал в камине потайной комнаты.

Но кто? И когда? И кем был этот мальчик?

Даже не смывая с себя цементную пудру, которая скрипела на зубах и жгла глаза, Наталья бросилась в комнату сына. Нет, как она могла вообще в качестве наказания запереть его там? Что она за мать тогда?

Однако дверь комнаты Кирюши была приоткрыта, а сына там не было. Косяк был выщерблен – Кирюша явно приложил усилия, чтобы выбить закрытую на замок старую дверь, на что, однако, в итоге хватило и усилий пятилетнего мальчика.

– Сынок! – крикнула она изо всей силы, однако ей никто не ответил. – Сынок!

Она выбежала в сад – и заметила там прикорнувшую на террасе Гертрудочку.

– Где Кирюша? – спросила Наталья в отчаянии, словно ожидая ответа от таксы. Та, становясь на ножки, тявкнула и отряхнулась.

В саду его не было. В доме, похоже, тоже. Он ведь так любил играть в прятки… И заявил, что уйдет от нее, потому что она плохо отнеслась к нему. А она в самом деле плохо к нему отнеслась.

Неужели он претворил свою угрозу в жизнь и решил уйти? Наталья метнулась к воротам – те были настежь распахнуты. Но ведь она их закрывала… Однако так увлеклась археологическими работами в подземной комнате и судьбой мальчика мертвого, что полностью упустила из вида мальчика живого – своего собственного сына!

– Кирюша! – крикнула она во все горло и выбежала на улицу. Но его нигде не было. Наталья бросилась вверх по улице – и заметила ту самую особу, собачницу с черным бульдогом, которая приставала к ней несколько дней назад и которую она хоть и изобретательно, но высокомерно отшила.

Ринувшись к ней, как к родной, Наталья заметила, как у той глаза на лоб полезли: после работ в подвале видок у нее наверняка был соответствующий.

– Мой сын… Кирюша… Мальчик… вы его не видели? – выпалила она. Рожица бульдога, и без того кислая, сделалась еще более печальной. А особа ответила:

– Да, видела. Так это ваши?

Не веря своим ушам – и готовая, в случае необходимости, расцеловать и владелицу черного бульдога, и самого черного бульдога в обе щеки, – Наталья вдруг совершенно успокоилась. Ну вот, она видела Кирюшу, решившего сбежать из дома. Сейчас она скажет, куда он пошел, а далеко он уйти не мог, Наталья его найдет, и все закончится благополучно.

Наталья подумала о мальчике в подвале. Для него его последняя прогулка закончилась явно не столь благополучно.

– Туда пошли, туда! – Хозяйка бульдога махнула рукой в противоположном направлении. – Что, убежали мальчишки?

– Мальчишки? – спросила Наталья. И особа с готовностью подтвердила:

– Ну да, их двое было. Один ваш, я же уже к вам пригляделась, шустрик такой, вихрастый, в желтой маечке и белых шортиках.

Да, это был Кирюша. Но почему двое?

– А другого я тут не видела еще. И чудной он, этот второй, который вашего за руку вел. Они туда пошли, на перекресток, завернули направо – и все.

– И все? – спросила в ужасе Наталья, не решаясь задать вопрос, который терзал ее более всего. И все же задала:

– А этот мальчик, другой, он какой был из себя?

И хозяйка черного бульдога, который, вывалив малиновый язык, безразлично взирал в направлении, в котором простиралась костлявая длань его хозяйки, просветила ее, разом лишая всех надежд и заставляя ощутить себя на грани обморока:

– Да такой, в темных, что ли, штанах. Таких старомодных, я бы сказала. И красной рубашечке… Тоже не нового фасона. И волосы у него такие, знаете ли, странные, белые-белые, словно у этих… ну, альбиносов! Я им вслед смотрела, и он словно это почувствовал и обернулся. И я аж содрогнулась, у него глаза были такие синие-синие, я таких синих в своей жизни еще не видала. И знаете, что он сделал?

Наталья ничего не сказала, но ее реакция собеседнице и не требовалась.

– Он так головой покачал, а потом приложил палец к губам. А затем снова отвернулся и повел вашего сынка туда, вниз, на перекресток. А потом, как я уже говорила, они направо шагнули – и фьють. Исчезли!

– Наталия Александровна, разрешите задать нескромный вопрос: почему вы дали главной героине вашего романа свое имя? – спросила ответственный редактор редакции женской остросюжетной прозы издательского дома «Орф», невысокая дама средних лет с длинными, завитыми на концах в затейливые локоны рыжими волосами, обвешанная многочисленными серебряными украшениями.

Ее рука с розовым маникюром покоилась на стопке листов бумаги.

Сидевшая около ее большого стола женщина лет сорока, изящная блондинка с модной короткой стрижкой, произнесла:

– Инга Дмитриевна, ну отчего же свое? Меня зовут Наталия Александровна, а мою героиню – Наталья Александровна! Заметьте, она Наталья, я же – Наталия! Это два совершенно разных имени! Мне ли не знать.

Ответственный редактор (которую писательница про себя обожала называть безответственным редактором) усмехнулась:

– Ну, понимаю-понимаю, вы, как многие авторы, отталкиваетесь от реальных прототипов. Собственно, оно и ясно: ведь, несмотря на заявления эстетствующих литераторов и литературных эстетов, не жизнь копирует искусство, а, разумеется, как оно и должно быть, искусство берет себе в качестве образца жизнь. Как оно может-то быть иначе?

– Действительно, как? – произнесла Наталия Александровна, являвшаяся уже в течение многих лет автором издательства «Орф» и специализировавшаяся на женских триллерах.