Без тормозов - Екатерина Орлова

– Может, стоит поощрить людей за круглосуточную работу?

– Ты прав. Набери Анатолия, пускай уладит.

– Тимур, пора вникать во все дела самому.

– Я знаю. Позже, не сейчас. Миш, я поеду к ней.

Он поднимает руки, как будто сдаваясь.

– Не смею задерживать.

Всю дорогу до больницы я пытаюсь придумать, что скажу Вере. Она заблокировала мой номер, и я не мог до нее дозвониться. Набрал с Мишиного, но Вера сказала, что ей неудобно говорить и положила трубку, а потом заблокировала и его. Я отлично знаю, в каком отделении и в какой палате находится Алексей Сазонов, поэтому направляюсь сразу туда. Останавливаюсь у поста медсестры только для того, чтобы надеть бахилы и какую-то накидку, которую она называет халатом. Дверь в палату приоткрыта, и я вижу профиль своего Ангела, которая склонилась над блокнотом, сидя у кровати своего мужа. Козел замотан в бинты по самые глаза. На челюстях железные распорки, обе ноги подвешены в воздухе, руки закатаны в гипс. Да, я над ним немало потрудился, теперь он еще долго будет есть через трубочку. Миша сказал, челюстно-лицевые хирурги колдовали над ним несколько часов, чтобы вернуть хоть какое-то подобие лица. Перелом руки, вывих второй, обе ноги сломаны, как и пара ребер. Вдобавок ко всему проблемы с позвоночником, из-за чего ему грозит инвалидная коляска. И мой ангел сидит рядом с ним. Зачем ей такое подобие человека? Вот же он – повод свинтить от обидчика, так почему она не пользуется такой возможностью?

Отрываюсь от собственных мыслей, когда Вера начинает что-то зачеркивать в блокноте. Она резко водит ручкой по листку, потом ускоряется, вдавливая стержень сильнее, а потом и вовсе вырывает листок за листком, постоянно всхлипывая. Я подаюсь вперед, чтобы подбежать к ней и обнять, но понимаю, что не могу. Мне страшно, что я сейчас подойду, а она оттолкнет. Что я тогда буду делать? Пока мы на расстоянии, в душе жива иллюзия, что она все еще хочет меня. Я разворачиваюсь и сваливаю, направляясь к выходу из больницы. Не могу сейчас подойти к ней, как бы сильно ни хотелось. Буду продолжать оплачивать ее лечение и лечение этого мудака, пока не почувствую, что она готова принять меня, а сам пока займусь делами бизнеса. В конце концов, нужно ценить то, как команда старается ради меня.

Проходят дни за днями, а Вера даже не намекает на свое желание увидеть меня. Я еще несколько раз езжу в больницу, но снова не решаюсь поговорить с ней. Ее подонок-муж приходит в себя, а моему отцу, напротив, становится хуже. Врач озвучивает еще более короткий срок, который остался моему предку. Прилетает мама, которая почти все время проводит в больнице, мы видимся только по утрам и вечерам.

Сидя на террасе отцовского дома, я рассказываю Хуго о том, что произошло у нас с Верой. Он спокойно слушает меня, ни один мускул не дергается на его лице, оно словно высечено из камня. Иногда мне кажется, что Хуго как киборг, но потом он смотрит на мою маму, и я понимаю, какие-то чувства у него все же есть.

– Михаил прав: ты совершил ошибку, – наконец произносит он, когда я заканчиваю рассказ.

– Это я уже понял, – уныло отвечаю я.

– Я не знаю Веру, чтобы подсказать, как все исправить. Попробуй приехать к ней с цветами и покаяться. Понятное дело, она не простит тебя в тот же миг. Возможно, даже никогда. Но попытаться все же стоит. Хотя бы просто понять, что со всем этим делать дальше.

– Мама говорит, что я должен оставить Веру в покое. Что бы ни происходило в ее семье, это ее муж, которого она обещала любить в болезни и здравии.

Хуго крепко сжимает челюсти и цедит сквозь зубы:

– Гребаная жертвенность Анастасии, которую не ценит тот, на кого она направлена. Именно в этом случае я бы на твоем месте поступил вопреки маминому совету.

– Пожалуй, так и сделаю. Спасибо, Хуго.

Сколько времени нужно человеку, чтобы решиться на поступок? Совсем мало, я знаю это по себе. Но, чтобы осуществить задуманное, перейти от плана к действиям – наверное, целая вечность, если судить по ощущениям. Покупаю цветы и медленно еду к дому Веры. Я уже был в больнице и знаю, что она ушла домой. Паркую машину у подъезда, выхожу на улицу, полной грудью вдыхая воздух, наполненный озоном после дождя. Смотрю на высотку, даже не пытаясь вычислить, какие из окон принадлежат квартире, в которой сейчас скрыт мой Ангел. Я точно знаю, какие из них, и вижу в них свет. Вопрос не в том, дома ли она, вопрос, впустит ли меня. Решив, что гадая только загоню себя еще больше, ставлю машину на сигнализацию и, перекладывая букет из руки в руку, иду в подъезд. Конечно, впустит, это же мой Порочный Ангел. Еще несколько дней назад она таяла в моих руках и смотрела на меня влюбленными глазами.

Подхожу к квартире и нажимаю на дверной звонок. Тишина. Стучу. Еще раз и еще. Я точно знаю, что Вера дома, но она не открывает. Луплю по двери ладонью, но результат нулевой.

– Ну давай же, Ангел, – тихо прошу я.

Она не слышит, но мне и не нужно. Я говорю это себе самому, цепляясь за последнюю призрачную надежду. Не могла же она вот так просто отказаться от меня. От нас. Внутренний голос уже во все горло орет, что это конец, но я с ним не согласен. Не хочу верить в это, но спустя минут пятнадцать, когда каждый из соседей посчитал своим долгом осведомиться, все ли в порядке, а одна старушка пообещала вызвать полицию, я понимаю, это действительно конец. Внутри меня что-то умирает, я словно слышу тихий похоронный марш, который заглушает шуршание упаковки букета, когда я укладываю его на коврик у Вериной двери. Символично, словно возлагаю цветы в память о так и не развившихся между нами чувствах.

Я спускаюсь вниз, понимая, что бреду туда, куда меня несут ноги, совсем не разбирая дороги и не оглядываясь по сторонам. Вот, значит, как ощущается влюбленность или любовь… Если это так, то к черту такие чувства! Какой придурок вообще назвал их светлыми, когда внутри зияет огромная черная дыра с такого же цвета обугленными краями, которые при каждом вздохе крошатся, превращаясь в пыль?! Снова хочется орать как тогда, в лесопосадке. Только теперь еще громче, потому что знаю, что не почувствую на плече изящную ладонь с прохладными пальчиками и не услышу ласковый голос, который пообещает, что все будет хорошо. Потому что обладательница этого голоса меня избегает. И впервые за все время, что я знаком с Верой, я просто не могу заставить себя действовать нахрапом, завоевывать территорию, не спрашивая ее мнения.

Две ночи я практически не сплю. Так все навалилось, что хочется выть. Отцу выделяли еще от силы неделю, но вчера под вечер он скончался. Мама передвигается по дому практически бесшумно, слышно только шуршание колес по дорогому паркету. Жанна пропала. Думаю, это дело рук Миши, который в буквальном смысле понял мою фразу «Убери ее, чтобы глаза мои ее никогда больше не видели». Надеюсь, он не убрал ее с этого света, а просто популярно объяснил, что ей ничего здесь не светит, дал денег и отправил на вольные хлеба. Ангел молчит. Вчера, когда нам сообщили о смерти отца, я, несмотря на данное себе обещание, все же попытался набрать Веру, написал ей несколько сообщений, с удивлением обнаружив, что мой контакт разблокирован. Прослушав несколько долгих гудков, я отключился и набрал ей сообщение: