Французская рапсодия - Антуан Лорен

Два часа спустя перед отелем «Отдых под ключ» остановилось такси. ЖБМ заплатил шоферу и первым вышел из машины. Он остановился перед входом, представлявшим собой что-то вроде беседки, ведущей в небольшой двор с колодцем посередине.

– Я подожду вас в кафе, – сказала Аврора.

Она развернулась и пошла к бару на углу улицы, в котором принимали ставки на скачки. Через плечо у нее висел чехол с ноутбуком.

– Хорошо, Аврора, спасибо, – пробормотал ЖБМ.

Он так и стоял, не в силах двинуться вперед. Нахлынули воспоминания. Он не был здесь с лета восемьдесят третьего года. Ничего не изменилось: ни беседка, ни двор, ни колодец. Его охватило чувство нереальности происходящего. Круглый чугунный столик, выкрашенный белой краской, стоял на прежнем месте. Казалось, еще чуть-чуть, и за ним материализуются две фигуры. За этим столиком они пили по утрам кофе, после чего шли прогуляться по виноградникам. Оттого что он физически оказался там, куда так часто обращался мыслями, возникало странное ощущение, что пространство и время внезапно спрессовались. Он был здесь не тридцать три года назад, а вчера или позавчера, самое позднее – месяц назад.

Он пересек дверь и толкнул дверь гостиницы. Звякнул колокольчик, про который он напрочь забыл. Пол был выложен той же самой плиткой, под потолком тянулись те же балки, даже стойка портье осталась той же самой, разве что теперь на ней появился монитор с плоским экраном. Изменился и цвет стен – насколько он помнил, раньше они были оклеены не красновато-коричневыми, а бежевыми обоями. В холле не было ни души. ЖБМ подошел к застекленной витрине, где была выставлена аккуратно разложенная коллекция механических штопоров – ее собирал отец Беранжеры. ЖБМ шагнул в гостиную – здесь царила тишина, нарушаемая лишь потрескиваньем дров в камине. В простенке между двумя окнами, глядящими на виноградник, он узнал красивый круглый стол с наборной шахматной доской в центре и даже недоигранной партией на ней. Сколько партий было здесь сыграно за все эти годы? Сотни? Тысячи? Или меньше? Есть партии, которые длятся очень долго… ЖБМ подумал о знаменитом адвокате Жаке Вержесе. Однажды он побывал у него в особняке на улице Вентимиль в Париже. В его библиотеке, служившей также кабинетом, стояло несколько столов, и на каждом имелась шахматная доска с расставленными фигурами. Адвокат играл сразу с несколькими партнерами, в большинстве иностранцами: ходы они сообщали друг другу сначала по факсу, позже – по электронной почте. Отдельные партии, как сказал ему хозяин дома, продолжались годами. ЖБМ пригляделся к позиции на доске, обнаружил, что королю грозит шах, и поднял голову. За стойкой портье стояла Беранжера и смотрела на него.

* * *

Они сидели на кухне, друг напротив друга, за большим столом. ЖБМ не прикоснулся к своему бокалу вина. Верхний свет не горел. Персонал до завтра разошелся по домам. В это время года постояльцев в гостинице было немного.

– Ты сказал, что хочешь о чем-то меня спросить…

– Да, у меня есть к тебе один вопрос, – кивнул ЖБМ, глядя в бокал с вином.

Он замолчал. В тишине раздавалось лишь тиканье настенных часов, маятник которых ритмично отсчитывал секунду за секундой. ЖБМ подумал, что мог бы просидеть так над своим бокалом бесконечно долго, слушая это убаюкивающее тиканье и зная, что напротив сидит Беранжера.

– Не могу… – выдавил он наконец.

– Почему? – тихо спросила Беранжера. – Жан… – прошептала она, и ЖБМ сообразил, что его давным-давно никто не называл Жаном.

Только брат продолжал звать его по имени, но брата больше не было в живых.

– Беранжера… – решился он и взглянул ей прямо в глаза. – У нас был ребенок?

Беранжера продолжала молча смотреть на него. Она опустила голову и принялась катать по столу рассыпанные хлебные крошки.

– Все-таки я не могу… – произнесла она и покачала головой.

– Чего ты не можешь?

– Солгать. Одно дело не говорить правду… Но солгать… Нет, не могу. Не умею. Ей я тоже не смогла солгать.

Она подняла на него глаза.

– Видишь, Жан, я больше не боюсь. Нет, не так… – Она чуть помолчала. – Вернее будет сказать, что я до того боюсь, что мне больше не страшно. Мой ответ: да. У нас есть ребенок. Девочка.

Глаза у нее заблестели, она шумно вдохнула и затрясла головой, пытаясь изобразить улыбку, словно просила прощения за нечаянные слезы. ЖБМ накрыл ладонью ее руку, но она ее отдернула, тут же извинившись.

– А я… А мне можно с ней познакомиться? – спросил ЖБМ.

Беранжера улыбнулась, закрыла глаза, набрала в грудь воздуха и наконец сказала:

– Ты и так прекрасно ее знаешь, Жан. Ты видишься с ней каждый день. Нашу дочь зовут Аврора.

Нервничать она начала с утра, но пока ей вроде бы удавалось держать себя в руках. Накануне вечером Аврора ужинала с матерью, как делала всегда, когда та приезжала в Париж. Затея Домисиль Кавански с фотосессией на Лионском вокзале пришлась как нельзя более некстати. Поезд, на котором Беранжера уезжала в Дижон, отходил как раз в то время, когда на перроне появилась команда пиарщиков и ЖБМ. Пока шла съемка, Аврора беспрестанно смотрела на часы. Она расслабилась, только когда поезд на Дижон наконец тронулся. Ничего не случилось: Беранжера и ЖБМ не столкнулись нос к носу на платформе. Пронесло, выдохнула Аврора.

Но когда она толкнула дверь «Синего экспресса», ей показалось, что небеса придвинулись к земле как минимум на десять метров, пошатнув привычный миропорядок. Она мгновенно его узнала – он сидел спиной к ней, за одним столом с Беранжерой. Они разговаривали. К Авроре подошел метрдотель и задал ей какой-то вопрос, которого она не услышала и выскочила из ресторана. За порогом на нее обрушился шум вокзала. Сновали пассажиры, гудели поезда. Вокруг кипела деловитая суета, подчиненная ритму железнодорожного расписания, прощаний и встреч, но для нее жизнь словно остановилась. Она прислонилась спиной к стене и попыталась привести мысли в порядок. Итак, Беранжера опоздала на поезд. И дернула ее нелегкая пойти выпить кофе в «Синий экспресс»! А его та же нелегкая дернула устроить перерыв в этой проклятой фотосессии и тоже отправиться в «Синий экспресс», да еще выбрать столик по соседству с ней! Разумеется, они друг друга увидели. Аврора подавила рвущийся из груди яростный всхлип и совершенно по-детски дважды стукнула каблуком по земле. Затем достала из кармана айфон и отправила матери эсэмэску: «Не разговаривай с ним!» Это было глупо: они уже разговаривали. Аврора отправила еще одно сообщение: «Ничего ему не говори!» И следом еще одно: «Перезвони мне!» Но Беранжера так ей и не перезвонила. Что именно она сказала ЖБМ, чтобы тот отменил все планы и помчался в Бургундию? Он что-то понял. Что-то настолько важное, что плюнул на неотложные дела.

О чем могут разговаривать мужчина и женщина, которые не виделись тридцать лет? О жизни и о детях, о чем же еще. Наверное, мать невольно проболталась: выдала дату ее рождения или ее имя. Хотя нет. Если бы он точно знал, кто она, зачем потащил бы ее с собой? Поехал бы один. Значит, он ничего не понял. Аврора чувствовала: еще немного, и мозг у нее взорвется.