Сладкий грех - Никола Корник

— Это так естественно, — согласился Эван с полупоклоном. — Благодарю вас.

— Но, ради всего святого, почему вам пришло в голову привезти в наш тихий Вонтедж подобную даму? Меня очень смущает этот вопрос, — продолжал Дастер.

Эван с легкой элегантной небрежностью повел плечом — привычка, которую он приобрел за долгие годы жизни во Франции.

— Что можно на это ответить, мистер Дастер? Мне просто надоела скука жизни пленника. Ваш городок очарователен, но в нем нечем заняться и сделать жизнь более увлекательной.

— Не понимаю, почему бы вам не проводить время так, как это принято среди прочих офицеров, — сказал Дастер, дотрагиваясь до вспотевшего лба. — Ведь можно, скажем, заняться музыкой или фехтованием? Прекрасное занятие для джентльмена.

— Завести любовницу — тоже вполне достойное занятие для джентльмена, — сухо заметил Эван. — Прошу меня извинить, но не имею в душе склонности ни к театру, ни к бильярду, столь любимым в офицерской среде. А мое искусство фехтования и без того на должной высоте. Вынужден признать, что любовные упражнения мне намного милее.

Дастер краснел и бурчал что-то себе под нос, как рассерженный индюк, но не стал запрещать приезд Лотты. Теперь, когда карета из Оксфорда уже въезжала на площадь, Эван подумал о том, каким идиотом он будет выглядеть, если Лотте вздумается провести его и сбежать с его же деньгами. Кривая усмешка исказила его лицо. Ну не дурак ли он, оставив Лотту наедине с таким соблазном — несколько сотен гиней.

Жак Ле Прево настаивал на том, чтобы сопровождать его до площади встречать карету.

— Я же вам друг, Сен-Северин, — сказал он, хлопнув Эвана по плечу. — Если мадам надует вас с приездом, я отведу вас в таверну, залить печаль, а если ее прибытие вызовет негодование у местного населения, — продолжил он, очень по-французски пожав плечами, — я выступлю в качестве секунданта, когда вас вызовут на дуэль за оскорбление общественного мнения.

— Как это любезно с вашей стороны, Жак, — усмехнулся Райдер. — Весьма признателен.

Пассажиры, занимавшие места на верху кареты, уже спускались, но Лотты среди них не было. Естественно было ожидать, что она займет место внутри, чтобы меньше зевак видело, как она путешествует в наемной карете, а не в собственном экипаже. Эван мог себе представить, насколько унизительным ей это покажется. Трястись наверху — нет, Лотта не могла себе этого позволить.

Один за другим пассажиры спускались по ступенькам: священник с Библией и таким кислым выражением лица, словно под нос ему сунули кусок вонючего стилтонского сыра, супружеская пара с маленьким ребенком, старающаяся скрыть нищету, непонятного возраста дама с маленькой сумочкой, похожая на компаньонку. Только потом появилась шляпка, рука, затянутая в замшевую перчатку, позолоченная клетка с непоющей канарейкой. Эван перевел дыхание, хотя до этой минуты не замечал, что затаил его.

— Свершилось! — пробормотал Жак.

К своему первому выходу Лотта подготовилась так, как ее просил Эван.

Показавшись из кареты, она приостановилась на верхней ступеньке, оглядываясь кругом с нескрываемым интересом. На ней была совершенно очаровательная шляпка с большими полями, завязанная под подбородком атласными розовыми лентами. Платье из белого муслина демонстрировало модный в этом сезоне фасон, известный в Лондоне под названием «обнаженный» стиль. Декольте опускалось так низко, что позволяло максимально открыть соблазнительную атласную кожу. Платье было подхвачено высоко под самой грудью, что выгодно подчеркивало ее формы. Светлое и почти прозрачное, оно прекрасно гармонировало с наброшенным сверху жакетом. Его покрой повторял прекрасные очертания фигуры владелицы. Какие чувства подобный наряд вызовет у добропорядочных жителей Вонтеджа, Эван мог только предполагать. Ему выбор понравился. С момента, когда они занимались любовью последний раз, прошло три дня, показавшиеся ему пустыми и тусклыми.

— Мадам, не могли бы вы немного поторопиться, — обратился к Лотте усталый возница. — Мы должны придерживаться расписания.

— Эван, дорогой! — Лотта бросилась в его объятия вместе с канарейкой и приникла к его губам таким поцелуем, который стоило бы оставить для более интимной обстановки. Объятия были крепкими и долгими ровно настолько, чтобы врезаться в память загипнотизированных жителей Вонтеджа. Лотта воскресила в душе Эвана знакомый вкус сладостного и искушающего соблазна, который заставлял его терять голову, унося в водоворот жгучих воспоминаний о ночи в отеле «Лиммерз». Желание вновь охватило Эвана.

Потом она опустила руки, отступив на шаг. Эван увидел смех в ее глазах, значит, поцелуй не значил абсолютно ничего, кроме желания отыграть свою часть роли. Ему внезапно показалось, будто земля уходит из-под ног. Всего минуту назад Эван с наивностью глупца полагал, что можно восстановить возникшие между ними в те лондонские ночи ростки настоящего чувства и сладость близости. Но разве не он уходил, ругаясь вполголоса и пытаясь убедить себя в иллюзорности чувств? Разве не он желал завести утонченную любовницу, которая при этом не нарушала бы его душевного покоя? Почему же теперь он чувствовал смятение, не понимая его причин. Он злился на Лотту за этот спектакль и на себя — за то, что ему хотелось, чтобы все было правдой.

Тем временем все собравшиеся наблюдали и перешептывались. Прибывшие вместе с Лоттой пассажиры уже разобрали свой багаж и быстро покинули площадь, будто опасаясь подобной безнравственности на улицах родного города, грозившей оказаться заразной. Почтенные домохозяйки с базарными корзинками не могли скрыть блеск похотливого любопытства, мерцающий в глазах. Многие из них пришли специально для того, чтобы увидеть нечто шокирующее и оскорбляющее общественные вкусы, и их ожидания оправдались.

— Я так виновата перед вами, дорогой, — сказала Лотта, отстранившись от него. В ее карих глазах все еще мерцали блудливые огоньки. — У моей шляпки такие широкие поля, что пришлось купить два места в карете. Теперь вам придется заплатить еще за одного пассажира.

— Жак, не будете ли вы так любезны, — произнес Эван, приходя в себя. — Боюсь, что у меня при себе нет денег.

— Просто восхитительно, — тихо и иронично произнес Жак Ле Прево. Он поклонился Лотте: — Мадам, какое удовольствие видеть вас снова!

— Благодарю вас, месье, — ответила Лотта, с очаровательной кокетливостью улыбнувшись Ле Прево.

На Эвана волной накатило чувство собственника, неожиданное, ненужное, совершенно не подходящее случаю. Эту женщину он купил за несколько сотен золотых гиней, и, несомненно, она продастся, если ей дадут на несколько монет больше. Тем не менее желание сжало его тисками. Неплохо бы напомнить ей, кто оплачивает счета. Удивительное напряжение, охватившее его, достигло предела.

— У меня с собой дорожная сумка, — сообщила Лотта, просовывая руку под локоть Эвана и взмахнув ресницами. — Даже несколько.

— Вот уж в этом я был вполне уверен, — немного жестко ответил Эван, пытаясь угадать, осталось ли что-нибудь от тех денег, которые он ей дал.