Седьмой сын - Орсон Скотт Кард

Но мир вечных сумерек бесследно растворился в прошлом. Первобытные деревья-великаны еще встречались, среди них неслышно ступали краснокожие, которые могли пройти вплотную с оленем и не вспугнуть его, – под их кронами Сказитель чувствовал себя словно в соборе самого почитаемого на земле Бога. Однако такие места попадались все реже и реже, и за последний год скитаний Сказитель ни разу не видел сплошного, густо-зеленого лесного покрова. Весь край между Гайо и Воббской территорией был освоен поселенцами, заселен редко, но ровно. Вот и сейчас, устроившись на развилке большой ивы. Сказитель видел по меньшей мере три дюжины костров, посылающих колонны дыма высоко в холодный осенний воздух. Куда ни глянь, лес прореживали огромные заплаты вырубленных деревьев, виднелись вспаханные поля, заботливо обработанные и засеянные. Там, где когда-то громадные деревья защищали землю от небесного глаза, чернела взбороненная почва, с нетерпением ожидающая зимы, которая придет и закроет наконец ее бесстыдный позор.

Сказитель вспомнил картину, изображающую пьяного Ноя и его сыновей[14]. Он сделал эту гравюру для Книги Бытия, по которой преподавали в шотландских воскресных школах. Нагой Ной лежит с широко открытым ртом в своем шатре, недопитое вино из наполовину опустошенной чаши бежит сквозь полускрюченные пальцы и падает на землю; Хам стоит неподалеку и корчится от смеха; Иафет и Сим, отвернувшись, с лицами, обращенными назад, подносят отцу одежду, дабы не видеть его пьяной наготы. С волнением Сказитель осознал, что в той пророческой картине отразилось будущее. Теперь он, Сказитель, сидя на дереве, наблюдал нагую землю, оцепенело ожидающую скромное покрывало зимних снегов. Пророчество исполнилось, что очень нечасто случается в человеческой жизни: на пророчества всегда надеются, но никогда не ждут их реального воплощения.

Но, с другой стороны, история о пьяном Ное могла не иметь отношения к нынешним временам. Хотя почему бы и нет? Почему бы очищенной от деревьев земле не принять образ напившегося вина Ноя?

Сказитель спустился на землю не в лучшем расположении духа. Он упорно размышлял, в голове его роились всяческие мысли – он отчаянно пытался открыть свой ум видениям, стать настоящим пророком. Но каждый раз, когда он наконец нащупывал что-нибудь несомненное, неопровержимое, все вдруг оборачивалось иначе, вставая с ног на голову. Одно толкование заменялось многими, ткань распадалась, и он оставался в той же неуверенности, что и раньше.

Прислонившись к дереву спиной, он открыл дорожную сумку. Из нее он извлек Книгу Сказаний, которую по настоянию старика Бена начал заполнять еще в восемьдесят пятом году. Осторожно расстегнул пряжку, стягивающую переплет, закрыл глаза и пролистал страницы. Приоткрыв веки, он обнаружил, что пальцы остановились среди Присловий Ада[15]. Ну да, конечно, как раз вовремя. Палец покоился сразу на двух присловиях, которые были когда-то выведены его же собственной рукой. Первое ничего не означало, второе вроде бы подходило к данной ситуации. «Одно и то же дерево по-разному видят глупец и мудрец».

Однако чем больше он вдумывался в смысл, чем больше пытался увязать присловие с нынешним моментом, тем менее складным оно казалось – если, конечно, не принимать во внимание упоминания о дереве. Тогда он снова обратился к первой пословице. «Стой на своем безумии глупец – и стал бы мудрецом».

Ага. Вот это в точности про него. Это глас пророчества, записанный, когда Сказитель еще жил в Филадельфии и даже не думал пускаться в путешествие. В ту ночь Книга Присловий явилась к нему как живая, он явственно увидел выписанные огненными буквами слова фраз, которые должны войти в нее. Помнится, он не ложился спать, пока свет пробуждающегося солнца не прогнал со страниц пламенеющие строчки. Помнится, старик Бен, который, шаркая и ворча, брел вниз по лестнице, чтоб разжиться завтраком, вдруг остановился и принюхался.

– Дымком тянет, – заметил он. – Надеюсь, Билл, ты не пытался поджечь дом?

– Нет, сэр, – ответил Сказитель. – Но мне явилось видение Книги Присловий, какой ее видит Бог, и всю ночь я заполнял страницы.

– Да ты помешался на видениях, – хмыкнул старик Бен. – Настоящие видения исходят не от Господа – их поставляют затаенные уголки человеческого мозга. Если хочешь, можешь записать это как присловие. Все равно оно чересчур попахивает агностицизмом, чтобы я использовал его в «Альманахе простака Ричарда»[16].

– Взгляните-ка лучше, – предложил Сказитель.

Старик Бен наклонился и увидел, как потухают последние огоньки.

– М-да, никогда не видел, чтобы с буквами проделывали подобные штучки. А ты еще клялся, будто знать не знаешь, что такое волшебство.

– Я действительно не волшебник. Мне послал это Бог.

– Бог или дьявол? Когда тебя окружает слепящий свет, Билл, можешь ли ты с уверенностью утверждать, слава это Господня или адское пламя?

– Не знаю, – пожал плечами Сказитель, смутившись. Тогда он был еще молод, и тридцати ему не было, поэтому он отчасти стеснялся этого великого человека.

– А может, ты сам, отчаянно возжелав правды, предоставил ее себе? – Старик Бен наклонился поближе, чтобы внимательнее изучить страницы Присловий через нижние линзы очков. – Буквы как будто выжжены. Забавно, меня все кличут волшебником, которым я не являюсь, тогда как ты, самый настоящий маг, отказываешься признать свой дар.

– Я пророк. Или – хочу им стать.

– Вот когда хотя б одно из твоих пророчеств исполнится, Билл Блейк, я поверю тебе. Но не раньше.