Реквием по мечте - Владимир Корн

Трофим отсутствовал недолго, всего тринадцать минут. Привычку засекать по часам любое событие, я перенял от Грека. Воспоминание о смерти которого заставило меня скрипнуть зубами. Конечно же, напарник вернулся один. Со стороны, где он пропадал, не донеслось ни выстрела, ни вскрика, ни удара, ни даже стона. Но можно было нисколько не сомневаться: Трофим успел и выпотрошить пленника, и приговорить к смертной казни, и привести ее в исполнение.

Все так быть и должно. Здесь нет ни суда присяжных, ни чрезвычайной тройки, как нет ни обвинителей, ни адвокатов. Заслужил ли тот смерти? Вполне возможно, что нет. Допускаю даже, он действительно был против нападения, и на коленях умолял своих товарищей нас не трогать.

Ну и что из того? Мы обнаружили его не под благоухающим кустом местной розы, где он сладко спал. Среди тех, кто устроил засаду с единственной целью — убить мужчин, и забрать женщин. Разве одного этого уже недостаточно?

Вполне допускаю, на его месте мог оказаться и я. Если бы Грек не взял меня к себе, и мне пришлось бы примкнуть к другой группе людей, что непременно однажды произошло бы: в одиночку здесь не выжить. Пусть даже попал бы не в банду — так сказать, в кружок по интересам. Затем могло произойти нечто такое, что в одночасье превратило бы нас в бандитов. Например, удачно подвернувшийся шанс стать обладателями каких-нибудь местных ценностей, платой за которые стали бы чьи-то жизни.

К чему питать жалость к тем, кто мог и сам оказаться на твоем месте? И кто возьмет на себя смелость утверждать, что они и без твоей помощи не сдохнут уже завтра? Или даже сегодня? Нарвавшись на гвайзелов, геламон, тех же перквизиторов, или любым другим способом? Ну и чего тогда их жалеть?

Именно так я и рассуждал бы через некоторое время, уже не пытаясь отмыть от крови запачканные по самые локти руки. Все мы любим находить себя оправдания, и обязательно их находим. И занесла бы меня однажды судьба на побережье. В числе тех людей, которые на нас напали. Затем тот самый Чинзано, к тому времени, быть может, мой лучший дружок, закатывая глаза и капая слюной, взахлеб рассказывал: «Какие у них девочки! Какие девочки! М-м-м!» И я пошел бы вместе с другими, даже если бы совсем того не хотел. Чудом бы спасся, чтобы в конечном итоге угодить в плен. И сдохнуть от рук Трофима. Если бы не Грек.

— Пошли, Трофим, — взглянул я на положение солнце. — Нам следует поторопиться.

Хотелось бы похоронить всех четверых, пока их лица не тронул тлен, что в здешнем климате произойдет быстро. Им, конечно же, разницы нет, но для меня самого почему-то крайне важно.

* * *

… — А дальше что?

— Дальше возвращаемся в Радужный, — голос мой был тверд, хоть и пьян, как и уверенность в принятом решении.

Мы сидели за столом, сооруженном из филенчатых дверей. Красивых таких дверей, собранном из множества частей. Плашек, наверное. А может и нет, не знаю. Моя недолгая работа плотником под руководством главы Хутора Ивана, таких знаний дать не успела. Да и разные это занятия, плотник и столяр. Дверь, конечно же, была земного происхождения. Хотя, чему тут удивляться? С Земли сюда переносятся и не такие вещи.

Лавки вокруг стола были сделаны уже здесь. Стесанные с двух сторон стволы деревьев. С нижней — чтобы устойчивей лежать на камнях, заменивших ножки. Ну а с верхней — для удобства сидения. Стоянка вообще была оборудована на редкость добросовестно. С полувзгляда можно понять, что пользуются ею часто и подолгу. Спальные места, очаг, навес, прикрывающий от лучей солнца, поскольку дожди здесь большая редкость. И маскировка. Натянутая где необходимо настоящая армейская маскировочная сеть.

Две лодки, вытащенные на берег. Одна — чуть ли не баркас с двумя парами весел, способная вместить сразу всех нас даже в прежнем составе. И другая, куда меньше. Как выразился Демьян — разъездная.

Лагерь располагался у подножия утеса, на вершину которого вела едва заметная тропа. На ней мы обнаружили целое укрепление. Несколько стрелковых ячеек, с бруствером из камней, огневые сектора которых перекрывали подходы полностью. Еще один навес, еще одна маскировочная сеть, и даже запас воды. Имелся и ее источник. Нет, не на вершине — тоже у подножия. Довольно скромный, где вода просачивалась сквозь камни редкими каплями. Но подставленный под капли трехлитровый котелок, за полчаса оказался заполненным почти наполовину. После несложных подсчетов Славы выяснилось — в сутки на брата и сестру выйдет что-то около ведра. Словом, мечта, а не стоянка, чтобы переждать нашествие. Если бы не заплаченная за нее цена.

— И что мы будем делать в Радужном? — Трофим, кроме девушек, единственный кто не выпил ни капли.

— То же, что собирались и раньше: строить новую жизнь. Наведем порядок, заставим с собой считаться, возьмем весь бизнес на побережье в свои руки, и так далее. Только не с целью стать в этом мире самыми богатыми. Если мы сумеем наладить в Радужную нормальную жизнь для всех, народ потянется толпами. И тогда нам будет не страшен уже никто.

Почему-то я считал, что Гудрон выскажет свое обычное: что же еще может предложить Теоретик, как не разбрасывать деньги направо и налево? Он промолчал. Вернее, сказал, но другое.

— Туда еще добраться нужно. А там — первым делом обеспечить твою безопасность. Да, я еще вот что думаю. Сдается мне эти недоноски не шмот всякий на островах собирали, что-то другое.

Гудрон, оперев голову на ладонь, возлежал на боку недалеко от стола. Рана Бориса оказалась не настолько серьезной, чтобы начать всерьез за него беспокоиться: пуля пробила мягкие ткани чуть ниже плавающих ребер. А если и задела их, то не настолько, чтобы повредить.

Сам к его мнению склоняясь. Место, где мы находились, располагается куда южнее островов, на которых и появляется, как выразился Гудрон — шмот. Отсюда до них добираться далековато. Тем более, на веслах. К тому же нет никаких признаков того, что именно он был интересен прежним обитателям стоянки. Зато в очаге полно пепла от пережженных водорослей. Для чего они их жгли? Чтобы получить соду? Что-то куда более ценное? Но что именно?

Помимо многих вещей, которые могли бы нам пригодиться в нашем нынешнем положении, мы обнаружили и запас спиртного. Самогонку, конечно же, что же еще? Далеко не самого приличного качества, но в достаточном количестве, чтобы хватило на всех. В частности, для меня лично. Я пил ее, не чувствую ни вкуса, ни мерзкого запаха, ни крепости. Даже не пытаясь произнести тост, или дождаться других, чтобы выпить вместе. Наливал пластмассовый стаканчик почти до краев, посмотрел вдаль невидящим, и сильно подозреваю, мутным взглядом, и выпивал. И еще. И еще. И напился так, что едва не уснул за столом. Не самое подходящее время, но я точно знал — это мне необходимо. Необходимо так, как никогда раньше.

Ни Лере, ни Даше, причину нападения конечно же не сказали. Зачем? Они будут чувствовать себя виновными в том, к чему совершенно непричастны. К тому, что несколько человек оставили свою совесть и порядочность на Земле. Или потеряли ее уже здесь, что не имеет никакого значения. В конце концов, в большей степени виновны мы сами: не смогли обнаружить засаду. Или того самого Чинзано, который какое-то время находился от нас настолько близко, что смог рассмотреть женщин во всех подробностях, а затем благополучно исчез.