Дочь своего отца - Жанна Немцова

Пост вызвал бурную дискуссию в социальных сетях. Я упоминаю здесь о нем, потому что уже осужденный сейчас Заур Дадаев, один из исполнителей убийства, утверждал сразу после ареста, что организовал покушение на Немцова из-за его негативных высказываний о мусульманах, проживающих на территории России. Следственный комитет отверг религиозный мотив убийства отца.

Я уже рассказывала: в феврале 2015 года мы вместе с мамой и отцом поехали в Ярославль. Отец тогда неважно себя чувствовал, был простужен. Ему в Ярославле нужно было представлять свою антикризисную программу, а мы хотели просто погулять.

Он чувствовал, что многие его не понимают. Он постоянно боролся за возможность выступить – в том же Ярославле до последнего момента было непонятно, найдется ли хотя бы одна площадка, на которой ему дадут возможность презентовать свою программу.

Мы говорили… и у меня возникло ощущение, что у отца есть желание вернуться в семью. Не знаю, согласится со мной мама или нет, но я точно почувствовала: он хотел бы. Может быть, даже сам до конца не отдавая себе в этом отчет. В принципе, это логично: когда тебе плохо, ты идешь к близким людям, проверенным годами. К тем, кто тебя знает десятки лет, с кем ты провел жизнь.

Может быть, это его желание и реализовалось бы, если история развивалась бы по-другому.

После развода родители не прекратили общаться. Да, были сложные моменты, но они их пережили и стали относиться друг к другу как близкие родственники. Я нередко встречала такое в других парах: люди расстаются, но в какой-то момент замечают, что становятся даже ближе друг к другу.

Впрочем, и это не догма – немало пар даже через десять или двадцать лет после расставания слышать не хотят друг о друге.

Мы вместе приехали в Ярославль. Отец выступил. Все прошло хорошо, его настроение стало более приподнятым. После мы с мамой пошли гулять по Ярославлю, он – на деловые встречи. Договорились поужинать вместе.

Ближе к вечеру идем по центру Ярославля – и вдруг навстречу он!

Говорит:

– Не получается с вами поужинать. У меня скоро обратный поезд, а еще не все дела сделал. Давайте уж в Москве.

– Давай! – сказали мы.

Отец пожелал нам хорошего отдыха.

И это был последний раз, когда мы видели его живым.

1 марта 2015 года должен был состояться марш «Весна». Шествие против войны на востоке Украины. Отец не мог получить согласование на то, чтобы провести марш в центре Москвы. Все, что ему готовы были согласовать, – Марьино. Район на юго-востоке столицы.

Значит, Марьино. Отец согласился перенести место проведения антикризисного, антивоенного марша, чем вызвал сильную критику многих оппозиционеров, например Гарри Каспарова.

– Ну, Гарри, конечно, с Манхэттена виднее, где проводить митинг, – парировал тогда он.

Отец не стал выводить людей в центр Москвы на несанкционированный митинг: было непонятно, чем для каждого участника митинга могло бы это закончиться. Как минимум – административным арестом. Как максимум? Никто не знал.

Отец не считал себя вправе рисковать здоровьем и свободой людей, поэтому и согласился провести согласованный с правительством Москвы митинг в Марьино.

Тогда же, в двадцатых числах февраля, отец написал в «Фейсбуке» пост о том, что Украине нужен свой Гайдар – сильный, волевой реформатор, который будет способен провести болезненные, непопулярные, но необходимые реформы. И что такого человека в Украине пока нет.

Этот пост понравился многим из постоянных критиков Бориса Немцова из-за его позиции по Украине. Понравился настолько, что ко мне даже подошел ведущий программы «Обозреватель» на РБК, Игорь Виттель, и сказал:

– Борис Ефимович так хорошо написал про Украину… Ты не могла бы позвонить ему и пригласить к нам на программу?

Я удивилась (на РБК мой отец был если не персоной нон грата, то максимально приближенным к этому статусу), но позвонила.

– Да ну вас на фиг, – я слышала, как он поморщился. – У меня важное выступление на «Эхе Москвы» по поводу предстоящего марша. Не буду к вам приходить. Не до вас.

И это был последний раз, когда я разговаривала с отцом.

27 февраля Платон Лебедев пригласил журналистов на неформальную встречу, в их числе была и я. Один из партнеров Ходорковского, он долго сидел в тюрьме, а через год после освобождения организовал встречу со СМИ. Такие встречи называют «off the record» – спикер и журналисты просто общаются между собой без права публикации содержания разговора.

Честно скажу: не помню, о чем мы тогда говорили. Встреча закончилась поздно, я вернулась домой уставшей… Вскоре из Нижнего Новгорода приехала мама: 1 марта у меня начинался отпуск, и мы решили с ней улететь на неделю в Италию.

Моя съемная квартира на Пятницкой – это спальня и гостиная, совмещенная с кухней. Я ушла в спальню, мама легла в гостиной… Телефон я выключила после 22:00 – всегда отключаю его на ночь, чтобы была возможность выспаться.

В ту ночь мама свой телефон не выключила.

Это был страшный крик. Очень страшный.

Мама вбежала ко мне в комнату:

– Отца убили!

Ей позвонила подруга – прочитала в новостях.

– Это какой-то бред! – я включила телефон.

Руки тряслись, но я была уверена: это глупость, фейк, обман – что угодно, но не правда.

И прочитала: это правда. Моего отца убили.

Мы с мамой оделись, вышли на улицу. Моросил дождь.

Большой Москворецкий мост – место гибели отца – совсем недалеко от Пятницкой. Но мы взяли такси: не было сил идти пешком.

В такси работало радио – выпуск новостей. Диктор сообщал, что Борис Немцов убит.

– Ну и что? – словно сам себе проворчал таксист. – Невелика потеря.

– Вам «ну и что», – словно сама себе ответила я. – А это мой отец.

Я запомнила этот мимолетный разговор. Он слишком показательный, чтобы его забыть. Какая-то часть людей, и совсем немаленькая, уверена, что «это их не касается». Подумаешь, какая-то борьба между политиками… Это вообще «не из моей жизни».

Вокруг моста – оцепление. Мы пришли слишком поздно: многие, кто приехал раньше, уже разошлись. Нас уже не пустили к месту гибели. Тело накрыли черным целлофановым пакетом, рядом стояла машина «скорой помощи»… Я встретила Владимира Кара-Мурзу.