Тайная история Изабеллы Баварской - Маркиз Де Сад

Увидев, что герцог Орлеанский уже готов свернуть на улицу Розье, негодяи, выстроившиеся вдоль стен дома Богоматери, с криками «Смерть! Смерть!» толпой набросились на него.

— Я герцог Орлеанский! — воскликнул Людовик.

— Тем лучше, ты-то нам и нужен, — ответил д’Октонвиль и, взмахнув тяжелой секирой, отсек герцогу левую руку.

Пытаясь защититься от обрушившихся на него ударов мечей, Орлеан отпустил поводья и, не удержавшись в седле, упал на землю. Настал черед убийц, вооруженных булавами, утыканными железными гвоздями: через несколько минут они проломили герцогу череп.

«Чего вы хотите? Что вам от меня нужно?» — не переставая кричал герцог, пока сыпавшиеся на него со всех сторон удары не заставили его замолчать навеки. Пожелав убедиться, что дело сделано, Иоанн, нанявший убийц, выходит из дома Богоматери и, уверенный, что ни единая частичка поверженного врага, уничтоженного с поистине варварской жестокостью, не должна избежать его мести, лично наносит последний удар тяжелой булавой. Череп герцога раскалывается, мозги вываливаются наружу: теперь можно не опасаться, что враг скроется от него. Но Бургундцу и этого мало. Схватив факел, он наклоняется, словно намереваясь получше рассмотреть агонию своей жертвы, и со всего размаху втыкает факел между глаз. Удовлетворенный наконец смертельными ранами, обезобразившими черты Людовика, пребывающего в объятиях смерти, Иоанн, поправив съехавший на затылок зеленый тюрбан, говорит: «Погасите факелы, он скончался. Гасите и идемте прочь».

Неожиданно кому-то послышался слабый стон; убийцы возвращаются.

Какой трогательный пример верности! О благородный порыв природы, ты даруешь нам утешение за те ужасы, кои нам только что пришлось живописать!

Жакоб, чье имя заслуживает всяческого почитания, лакей, дыханием своим и слезами, ручьями струившимися на хладное лицо Людовика, пытался оживить и согреть мертвое тело своего горячо любимого господина. Не меньше двух дюжин ударов булавами мгновенно обрушились на несчастного, и тот следом за хозяином расстался с жизнью.

Уходя, убийцы подожгли дом, служивший им пристанищем: когда все бросятся тушить пожар, в суматохе им легче будет бежать, а дабы сдержать пыл преследователей, ежели таковые найдутся, они разбросали по всей улице железные шипы, которые, без сомнения, замедлят движение и всадников, и пешей стражи.

Тем временем к месту убийства подъехали оруженосцы: они наконец сумели справиться с перепуганной лошадью; вместе со слугами, примчавшимися из дома королевы, оруженосцы подняли тело своего несчастного господина и отнесли его в дом Рие, что стоял напротив дома Богоматери, возле которого совершилось это ужасное преступление.

Привыкшая к убийствам, Изабелла без труда изобразила самую глубокую скорбь. Ее отвезли во дворец Сен-Поль; к счастью для королевы, убийство герцога совпало с ее родами, но ребенок родился мертвым, а потому Изабелла могла открыто выражать свое горе. Иначе как бы она объяснила свое пребывание в неурочный час в уединенном домике? Все сделали вид, что верят в искренность ее скорби, но ложь, обычная при любом дворе, на этот раз ввела в заблуждение не столько придворных, сколько и историков, а следом и их читателей. Впрочем, оплакивала ли Изабелла участь своего любовника или же сокрушалась о том, что, в сущности, она сама явилась причиной страшной гибели несчастного принца, в любом случае она не становится для нас менее отвратительной.

Как только королева прибыла во дворец Сен-Поль, к ней тотчас явился Буа-Бурдон.

— Ты уверен, что он умер? — едва завидев фаворита, спросила она.

— Да, сударыня. Заслышав крики, я выбежал на улицу из вашего дома и помчался на улицу Тампль; там, в луже грязи и крови, я увидел труп с отсеченными руками; потом останки герцога отнесли в дом маршала де Рие.

— Его смерть была необходима, Бурдон, и ты обязан всячески скрывать мое участие в его убийстве; мнения дураков мне не страшны, но никогда не знаешь, на какие дурацкие поступки они способны!.. А ты, друг мой, присоединяйся к людям герцога Бургундского, сегодня только он способен служить нашим интересам. Если он и не слишком откровенный, каким был покойный Орлеан, то по крайней мере он более храбр и предприимчив; я говорила с ним, и он готов позаботиться о твоем будущем.

25 ноября на рассвете принцы съехались во дворец Анжу, расположенный на улице Тиссерандери; вскоре прибыл герцог Бургундский.

В тот же день отдали приказ закрыть ворота Парижа; на каждой улице поставили по караульному отряду. Бренные останки Людовика перенесли из дома маршала в церковь Блан-Манто, куда принцы явились отдать ему последний долг. Говорят, когда к останкам подошел герцог Бургундский, раны мертвеца принялись кровоточить; однако это не помешало Бургундцу во время церемонии погребения оторвать себе кусочек савана и лицемерно являть величайшее горе, восклицая, что «никогда еще не совершалось столь ужасного преступления».

Купеческому прево Тинонвилю, исполнявшему обязанности магистрата, отныне именуемого лейтенантом полиции, поручили произвести расследование. Сначала под подозрение попал сьер Кани, чья жена слыла любовницей Людовика, но у супруга имелось прочное алиби, и версия рассыпалась в прах. Допросили множество людей, но только не тех, кто мог бы пролить свет на это дело. В конце концов Тинонвиль узнал, что один из убийц скрывается во дворце герцога Бургундского, однако без дозволения короля он не осмелился искать убийцу в жилище герцога.

Присоединившись к принцам, собравшимся во дворце Анжу, герцог Иоанн неожиданно ощутил слабость. Совесть терзала его за совершенное преступление, и он, отведя герцога Беррийского и короля Сицилии в сторону и укрывшись с ними в амбразуре окна, признался в совершенном им преступлении; правда, он утверждал, что убил герцога Орлеанского против воли, словно повинуясь какому-то демону; однако, когда герцог заявил, что на следующий день он придет в Совет, герцог Беррийский пообещал воспрепятствовать этому, а герцог Бурбонский высказал сожаление, что не отдал приказ арестовать Бургундца.

Герцог Иоанн удалился к себе, но у себя во дворце страхи его не только не исчезли, но даже удвоились. Тогда герцог вскочил на коня и в сопровождении всего шести верховых срочно покинул Париж. Проехав Сен-Максанс, он приказал слугам разрушить тамошний мост, дабы задержать тех, кто решит броситься за ним в погоню. На подъезде к Бапому он по непонятной причине пожелал увековечить час своего прибытия в этот городок и, въезжая в ворота, приказал звонить ангелус; этот странный обычай, получивший название «ангелус герцога Бургундского», горожане соблюдали долгое время; увы, в те темные века суеверие часто становилось сообщником преступления.

Герцог Беррийский оказался единственным из принцев, кто захотел пуститься в погоню за преступником, а так как ему никого не удалось склонить на свою сторону, то, возможно, не стоит и напоминать, что королева, несомненно, сделала все, чтобы воспрепятствовать осуществлению его намерения.

Смеясь над слабостью герцога Бургундского, Изабелла тем не менее понимала, что должна быть ему благодарна, ибо он умолчал о ее участии в этом страшном преступлении. А поскольку она еще ранее обещала оказать ему услугу, она сдержала слово.