Горбатая гора - Энни Прул

— Милая, — выдохнул голос.

Отталина была одна, в небе не было видно ни одной летающей тарелки. Она застыла на месте. Она страдала с детства — от излишнего веса, от бесчувственных родителей, от того места, где жила. Возможно, она сходит с ума. Брат ее матери, Мэпстон Гипсаг, пострадав в аварии, повредился мозгами, и болезнь его проходила поэтапно — из обычного депрессирующего фермера он постепенно превратился в хихикающего маньяка.

Свет опустился ниже, бросая на машины тени кофейного цвета. Она не слышала ничего, кроме писка москитов и легкого дуновения ветерка, всегда возникающего в сумерках.

Ночью, слушая чужие телефонные разговоры, она подумала, что могла слышать голоса от голода, поэтому пошла на кухню и доела остатки свинины.

«Я беспокоюсь за тебя. Надеюсь, никто не попытается убить тебя».

«Не скучай без меня».

«Здесь льет, как из ведра». — «Тут тоже». — «Какой смысл оставаться здесь?»

Шли недели, но ничего не происходило, что было весьма характерно для тех мест. Но однажды Отталина снова пошла к яме с гравием.

— Здравствуй, милая. Иди же сюда, — снова заговорил старый зеленый трактор Аладдина.

Несколько лет назад эта машина убила фермера, перевернувшись в ирригационную канаву. Его звали, кажется, Морис Рамблвуд. Рамблтри, Брамблфуд, Рамблсит, Тамблфлуд? Она была тогда ребенком, но он всегда улыбался ей, спрашивал, что она готовит, а в тот роковой день угостил ее конфеткой, растаявшей у него в кармане, и разрешил надеть свои солнцезащитные очки, окрашивавшие мир в оранжевый цвет. А чуть позже он был уже мертв. Наверное, это его дух.

— Морис? Это ты?

— Нет, я — не он. Тот парень обратился в прах.

— А кто говорит?

— Подойди ближе.

Она протянула руку к решетке. В ней свили гнездо осы, и теперь, потревоженные, они пролетели сквозь прутья и напали на обидчика. Отталина смотрела на укусы.

— Это хорошо, — донесся голос из трактора. — Возьми палку и разгони их.

Но она отступила.

— Я очень боюсь, — сказала она, глядя на небо, венчающее прерию на окраине мира.

— Нет-нет, не надо бояться. Этот мир полон чудес, разве ты не знаешь? Иди сюда, садись в кабину. Сиденья до сих пор в порядке. Представь, что ты едешь по Лос-Анджелесу, — голос был хриплый, протяжный, надтреснутый, похожий на голос гангстера из кинофильма.

— Нет, — сказала она. — Мне все это не нравится. У меня и так достаточно проблем, не хочется усугублять их и садиться в кабину трактора, который вот-вот развалится.

— Ах, ты думаешь, у тебя проблемы? Посмотри на меня, милая, — я здесь в жару и в холод, по мне ползают ящерицы, во мне нет бензина, почти ничто не работает, на меня гадят птицы и садится пыль. И даже ты не хочешь побыть со мной немного.

— Уже двенадцать минут седьмого, — сказала она и пошла прочь, потирая пальцами брови. У нее были галлюцинации.

— Милая! Девушка, не уходи! — звал ее голос.

Ей хотелось знать побольше о мире, но единственной возможностью услышать хоть что-то был телефон.

«.. рога молодых бычков. Я хотел посмотреть». — «Да? А мне сказали, что ты ушел раньше трех». — «Я был там, переодевался». — «Знаешь, ты идиот».

«Льет гребаный дождь». — «Не знаю, что еще сказать. Вау! Вот это молния! Вау! Слушай, мне надо освободить телефон».

«Я хочу быть с тобой, но я реалист и говорю себе: „Эй, эта женщина трахается со всеми, и какого хрена мне с этим делать?“». — «Хм, значит, только я виновата, да?»

Отталине становилось плохо, она умирала от зависти к этим склочным голосам.

Она снова пошла к яме.

— Морис Стамблбам? Забудь о нем. Выворачивал и никогда не проверял колеса, никогда не менял масло и тормозную жидкость, он никогда не думал обо мне. Он пачкал меня, не вытирал ботинки, а просто запрыгивал на сиденья, и это сводило меня с ума. Ах, не сжимай так кулаки, пойми меня правильно.

Она посмотрела вдаль и подумала, что от Рэд-Уолла люди должны держаться как можно дальше. Это не то место, куда стоило отправляться. На дальнем шоссе что-то блеснуло — какая-то туристическая машина.

— Но я убил его не поэтому.

— А почему?

— Из-за тебя, — сказал трактор. — Из-за тебя. Я спас тебя от него. Он хотел тебя.

— Если бы я хотела, — сказала она, — я бы сама себя спасла.

Во время ужина Ванета распечатала письмо Шан в розовом конверте.

— Так я и думала, — сказала она. — Я так и знала, что Тайлер обязательно проявится.

Шан писала, что Тайлер живет с ней и ее соседкой по квартире уже месяц, что он пытался найти работу по объездке диких лошадей, а пока искал, устроился работать в телефонную компанию. Он купил себе компьютер и в дневное время, похоже, занимается изучением электроники — когда она возвращается из тренажерного зала, стол обычно завален какими-то детальками, проводами и прочим. Она и ее подруга стали вегетарианками, а Тайлер ест креветок и клешни крабов — то, чего он не пробовал до тех пор, пока не попал в Лас-Вегас. Он никак не мог наесться. Шан писала, что он потратил шестьдесят пять долларов на четырехфунтовую банку креветок джамбо, приготовил их и съел в один присест.

— Ха-ха, — сказала мать, складывая письмо, — он не слишком изменился.

После ужина Отталина принялась было мыть посуду и вдруг заплакала. Ванета прижалась к ней и обняла за плечи.

— Почему ты плачешь? Никак не худеется? Пойми ты, что ты так сложена, ты должна быть большой. Моя мать была точно такой же.

— Дело не в этом, — ответила Отталина. — У меня есть подозрение, что кто-то смеется надо мной.

— Кто? Кто смеется над тобой?

— Не знаю. Кто-то. — Она показала на потолок.

— Ну, дорогая моя, позволю себе заметить, что этот Кто-то смеется над всеми. Ему нравится шутить и смеяться. Мне так кажется.

— Здесь одиноко.

— Не одиноко. Ты много и тяжело работаешь.

Отталина пошла наверх и снова прикипела к телефону.

«Пожалуйста, введите номер вашего счета. Сожалею, вы неправильно набрали номер счета, мы не можем это принять. Пожалуйста, позвоните позже».

«Почему я должна это делать?» — «Выключи его, выключи».

«Если это все, что ты, мать твою, хотел сказать, — прощай».

Каждый день трактор жаловался дрожащим и торопливым голосом:

— Милая, твой отец как репей — сядет и не встает с сиденья по шестнадцать часов. О, иди сюда, я хочу тебе что-то показать. Посмотри налево, да, туда. Что ты видишь?

— Груды ржавого железа.

— Правильно. Я не скажу, как они там оказались. Я не люблю рассказывать девушкам плохое об их отцах. Но за все годы, что я работал для твоего отца, только однажды у меня бы хороший день. Когда тебе исполнилось десять, в день своего рождения ты погладила меня и сказала: «Здравствуйте, мистер Трактор». Твой отец посадил тебя на сиденье, сказал, что ты первая, кого он туда посадил. Твои маленькие ручки сжимали сиденье, и я надеялся, что такие дни будут повторяться, но ты больше ни разу не пришла и не погладила меня, только костлявый Морис приходил и использовал меня. Но я скажу тебе правду: если бы твой отец стоял там в тот день, я зацепил бы и его — за то, что он сделал с моими тормозами. Это разбивает мне сердце даже сейчас. Я расскажу тебе кое-что о пиве и о том, что твой отец сделал со мной.